Инженер слишком любил цифры
Шрифт:
Оберте умолк, провел пальцем по губам.
– Но вот чего я никак не могу понять… Сколько времени прошло с того момента, когда раздался выстрел, до того, как вы вошли?
– Наверняка не больше минуты… Вы хотите сказать, что если преступник убил Сорбье с целью завладеть его ключами, то у него не было времени открыть сейф?
– Вот именно.
– Значит, остается предположить, что сейф уже был открыт, и в этом нет ничего удивительного.
– Пожалуй, это вероятнее всего.
Оберте встает, подходит к окну. Двор опустел.
– Это вы, Кассан?… Так… Вы один?… Прекрасно… Только что убили Сорбье… Да, именно так, убили… Но это еще не все, выслушайте меня. Похищен цилиндр… Немедленно предупредите охрану. Тщательно проверьте весь персонал… И главное – время прихода. Проверить всех без исключения… Составьте список отсутствующих… Расспросите Баллю… Все кругом обыскать… Преступник мог спрятаться… Пусть сразу же стреляют во всякого постороннего на территории завода… я все беру на себя… Понимаете, что я имею в виду, когда говорю «сразу же»? Если у этого человека вид подозрительный… Ну, скажем, слишком уж юркий, что ли! Действуйте осмотрительно. Без паники.
Он бросает трубку. Влетает муха и жужжит над трупом. Бельяр отгоняет ее, размахивая рукой. Оберте машинально достает из пачки сигарету, потом раздраженно сует ее обратно.
– Все как во сне, Бельяр, – восклицает он. – Как во сне! Ну, между нами говоря, откуда мог проникнуть сюда этот самый преступник?
– Из переулка, – отвечает Бельяр. – Как мы с Ренардо. Как все те, кто не обязан отмечаться.
– Но тогда Леживр заметил бы, как он вошел.
– Леживр мог находиться где-нибудь еще. Например, у проходной завода. Это как раз легко уточнить. Впрочем, если бы он кого-нибудь видел, он бы уже сказал нам.
Оберте не в силах больше выносить этой тишины, этого ожидания. Он привык действовать, подчинять события своей воле. И он слоняется меж четырех стен, поставивших перед ним задачу, исходных данных которой он впервые в жизни не может уяснить. А ведь на этом заводе считать умеют все. Здесь царит своп особый мир чертежей, диаграмм, всевозможных графиков и уравнений. И когда мозг человека не в силах справиться с цифрами, на помощь ему приходят машины, с головокружительной быстротой разрешают они тайну материи, переводят ее секреты на простой язык формул, доступный на заводе каждому. А тут…
– Он не мог уйти! – взрывается Оберте.
– Да, – подтверждает Бельяр. – И все-таки он исчез.
– Вы не заметили… Ну, не знаю… какой-нибудь силуэт, тень… хоть что-нибудь.
– Ничего.
– И ничего не слышали?
– Сорбье позвал на помощь, потом послышался выстрел. Вот и все.
Патрон возвращается в кабинет Бельяра, кружит по комнате, открывает дверь в вестибюль, снова закрывает ее, проводит рукой по рядам ящиков с картотекой.
– А в чертежном зале? – спрашивает он.
– Никого не было… К тому же Леживр стоял снаружи у самой двери… а другого выхода нет.
– Невероятно, – ворчит Оберте. – Ведь вам известно, сколько весил цилиндр!
– Двадцать килограммов.
– Вот именно, двадцать. Вы представляете себе, как бы вы удирали со свертком весом в двадцать килограммов?
– Я бы недалеко ушел, – говорит Бельяр.
– И я тоже. А ведь я не дохляк какой-нибудь.
Резко звонит телефон, они, пораженные, сжимают кулаки. Оберте подбегает, хватает трубку.
– Да… Директор слушает. Проводите его сюда.
Он объясняет вопросительно глядящему на него Бельяру:
– Это ваш друг… Боюсь только, что и он не умнее нас!
II
Марей на первый взгляд и в самом деле казался не умнее директора. Это был плотный, сангвинического склада человек, лысый, с голубыми в еле заметных красных прожилках глазами, с веселым выражением лица. Но его тонкий насмешливый рот, складка, идущая от носа, вдруг выдавали его истинную натуру, без сомнения страстную и сильную, скрывавшуюся под этой приветливой маской. На нем был плохо сшитый габардиновый костюм. Брюки скрутились валиком вокруг плетеного кожаного ремня. На лацкане пиджака множество тоненьких выгоревших ленточек.
– Марей, – произнес он, быстро протягивая руку.
Увидев труп, он на секунду замер. А директор уже пустился в объяснения.
– Простите, – прервал его комиссар, – здесь ни к чему не притрагивались?
– Только к телефону.
Марей наклонился над убитым, перевернул его на спину. Рука Сорбье безвольно упала на ковер, другой он все еще прижимал небольшую кровоточащую рану на животе.
– Бедняга Сорбье! – произнес Марей. – Насколько мне известно, это самое страшное ранение. К счастью, он недолго мучился.
Он выпрямился, вытирая покрытую капельками пота лысину.
– Итак… Мне говорили о неком фантастическом исчезновении. Что произошло?… Вы не возражаете?
Он достал из кармана пачку «голуаз» и уселся на краешек письменного стола Бельяра, небрежно покачивая ногой, и сразу же словно что-то изменилось в атмосфере, царившей в комнате. Появилась какая-то надежда, словно у постели больного, когда пришел, наконец, врач и можно переложить ответственность на его плечи.
– Все очень просто… – начал Оберте.
Марей слушал, а глаза его тем временем изучали комнату. Иногда он сплевывал крошки табака, приговаривая: «Понимаю… Понимаю…» Когда же директор кончил свой рассказ, он разразился беззвучным смехом, от которого сотрясались его плечи.
– Что за детские сказки!
– Но простите… – попробовал возразить озадаченный Оберте.
– Знаете ли, – прервал его Марей, – я вышел из этого возраста.
Марей не стал уточнять свою мысль, но было ясно, что такими штучками с толку его не собьешь.