Инженер. Часть 1. Набросок

Южин Евгений

Длинный подозвал меня жестом и, по-прежнему ничего не говоря, стал крутить меня, как если бы я был осликом или мулом, примеряясь повесить мне на спину напоминающее рюкзак сооружение. Посмотрев на эту «торбу», я решил, что было бы неплохо иметь что-то между моей спиной и грузом. По крайней мере, никакой мягкой прокладки на спинке объемистой ноши не наблюдалось, а, напротив, имелось подобие большой дуги, согнутой из ветки или корня. Размотал скатку из того, что раньше было курткой и свитером. Последний совершенно не пострадал, чего нельзя было сказать о куртке, для которой, похоже, купание стало фатальным. Натянул на себя свитер и, сложив куртку, постарался подсунуть ее под изгиб дуги так, чтобы она прикрывала эту конструкцию и не двигалась во время ходьбы. Во время всех этих манипуляций Длинный молча наблюдал за мной со странным выражением на лице, как если бы у вас на глазах ваш ослик позвонил маме по сотовому. Он что, меня вообще за человека не считает?

Наконец после всех примерок груз был взгроможден на мою спину. Оказалось, что весил он не так страшно, как выглядел – килограммов 20, не более. Так же нагрузились все остальные, кроме молодого улыбчивого парня, который, перепоясавшись и закинув через плечо сумку, ушел, не дожидаясь нас. Через некоторое время пошли и мы.

Маленький отряд растянулся змейкой. Я шел в середине и ощущал себя вполне комфортно, хотя и несколько жалел о надетом свитере – было похоже, что

сегодня мне предстоит попотеть. Окружающий лес давал возможность двигаться вполне комфортно, если не считать гигантских стволов рухнувших деревьев, которые приходилось обходить. Однако лежали они не так часто, и мы в целом двигались в одном направлении. Я озирался, рассматривая незнакомую растительность, но, кроме нее, не видел никаких признаков жизни. Ничто не бегало, не прыгало, не летало и не ползало – какое-то царство растений прям! Мои спутники казались такими же чужими здесь, как и я.

Монотонное движение продолжалось довольно долго, по моим ощущениям, часа три, не меньше, прежде чем мы остановились рядом с небольшим ручьем. Я устал, с наслаждением сбросил груз и снял пропотевший свитер, который к тому же начал нестерпимо чесаться. Через некоторое время все сели в небольшой кружок и стали о чем-то негромко переговариваться, все время настороженно оглядываясь. Я сидел чуть в стороне, оперевшись на груз, и наслаждался покоем.

Резкий крик вмешался в монотонный бубнеж моих спутников. Все вскочили, похватав свои копья, и уставились в направлении крика. Через некоторое время вверху по склону мелькнула тень, а следом выскочил несущийся со всех ног наш молодой дозорный. Рубашка на парне была покрыта темными пятнами пота, и было ясно, что он бежит так уже довольно долго. Не добежав до нас, тот стал кричать что-то мне непонятное, и в следующее мгновение смысл стал ясен и мне. Выше по склону выскочили из-за стволов семеро мужчин, для меня полностью похожих на моих спутников. Я видел бледные лица и развевающиеся на бегу хвосты черных волос преследователей. Увидев нас, они и не подумали остановиться. Тот, кто был у них крайним слева, что-то выкрикнул, и преследователи, подкорректировав траекторию, понеслись к нам. Мои спутники развернулись в линию, подняв свои копья, – шестеро и я. Я стоял сзади и слева от всех, не воспринимая происходящее как какую-то угрозу. У нападавших в руках, кроме похожих копий, было по несколько совсем тонких, но почти таких же длинных, как и копья, дротиков. В какой-то момент, пользуясь разбегом, они метнули их в наш отряд и, не останавливаясь, рванули ближе.

Я удивился, когда крайний нападавший выбрал объектом атаки именно меня. Когда он метнул свой дротик, я совершенно машинально сделал шаг в сторону и, нисколько не опасаясь, видимо, сказывалась явственная для меня нереальность происходящего, проследил, как тонкая длинная палка с узким металлическим наконечником с сильным ударом врезалась в мой груз. Вырвав из мешка прилетевший снаряд, я выставил его вперед, как если бы это была винтовка со штыком. Собственно, весь мой опыт штыкового боя остался в детстве, когда мы, наломав прутиков, играли в мушкетеров или рыцарей. Мой визави несся на меня с огромной скоростью, подняв в руке над плечом второй дротик. До него были считаные метры, когда он метнул дротик в меня. Я ждал этого момента, совершенно не думая о том, что это не игра и меня собираются убить. Почувствовав, как напрягся в рывке мой будущий убийца, я присел в резком выпаде вперед и одновременно выбросил мой дротик как шпагу по направлению врага, удерживая его за самое основание. Дротик рванулся, вылетел из руки, и тут же нападавший врезался в меня как танковый снаряд. Мы рухнули на землю. Я стоял на склоне холма, и незнакомец бежал сверху, таким образом, когда я опрокинулся на спину, мои ноги взлетели выше моей головы. Нападавший перелетел через меня и рухнул следом. Оглушенный столкновением, я повернул голову и увидел прямо рядом со мной, буквально в десяти сантиметрах, лицо врага. Оно было перекошенное от злобы и совершенно не страшное – оно было мертвое. Перекатившись, я поднялся не четвереньки и уставился на труп. Мой дротик вошел ему в живот под углом и застрял, скорее всего, упершись в позвоночник. Сомневаюсь, что это убило его но, вот падение с длинной палкой, торчащей из живота, видимо, оказалось фатальным. Понемногу окружающий мир возвращался в сферу моего сознания. Тень легла на мои руки и заставила повернуть голову. Второй нападавший подскочил ко мне сбоку и готовился проделать отверстие в моей печени. Почему-то стоял он практически вплотную ко мне, и наконечник его копья – это было именно копье, а не дротик, – отвратительно красный от крови, двигался совсем рядом с моим лицом. Так же инстинктивно, без раздумий я схватился правой рукой за это оружие и перевернулся на спину, увлекаемый сильным толчком копья. Скользкая липкая железяка вывернулась из ладони, но дело было сделано, и копье не коснулось моей тушки, пройдя прямо над моим животом и между моими поднятыми руками. В следующий момент абориген попытался отскочить назад, но я уже ухватился обеими руками за древко и прижал его к телу. Резко крутанувшись вправо, я дернул за копье, и соперник, неустойчиво балансировавший надо мной и при этом упорно не желавший отпускать свое оружие, споткнувшись, рухнул прямо на мой бок, больно наступив на меня коленом. Не знаю, чем бы закончилась эта куча-мала, но тут он с каким-то утробным хрюком плашмя рухнул на землю. Над нами стоял Старший. С бешеным лицом оглядел он меня, и мне показалось на миг, что он собирается воткнуть свое оружие – копье, которое он по-прежнему держал в руках, – прямо в меня, но он развернулся и исчез в направлении шума и криков схватки, которая явно еще не завершилась. Совершенно уже ошалевший, я выбрался из-под еще одного трупа, выпрямился и огляделся. В этот момент Старший и еще один мужик, кличку которому я еще не придумал, добивали раненых.

Наконец-то выглянуло солнце, но у меня, казалось, не было сил, чтобы просто повернуть голову, проверить, какого оно цвета. Я сидел, привалившись спиной к стволу неведомого мне растения, и тупо рассматривал свои руки. Последние, измазанные уже засохшей, стягивающей кожу кровью, слегка дрожали. Тело ломало, как если бы каждая моя мышца пыталась сокращаться сама по себе, без участия сознания, которое, похоже, взяло отпуск по уходу за собой. Руки как руки – за прошедшие дни ничего в них не изменилось, кроме неизвестно откуда взявшейся обильной кровяной коросты и обломанного ногтя на указательном пальце. Блин, у меня ни кусачек, ни пилки не было. Как его теперь выгрызать? Залом тянулся вдоль ногтевой пластины на треть, и отрывать его с мясом не было ни малейшего желания. Вот досада!

Рядом со мной кто-то опустился на землю. Я медленно повернул голову и увидел Старшего. Он сидел на коленях, повернувшись ко мне всем телом.

– Садух, – сказал он и ткнул себя в грудь пальцем, внимательно смотря мне в глаза.

– Илья, – догадался ответить я.

3

Сегодня был хороший день. Прошло время второго обеда, и я сидел на дощатом помосте под навесом, который стоял в тени густых зарослей местного растения. Про себя я называл его «бамбук» – уж очень они были похожи, кроме того, что вместо веточек с листьями у местного были длинные перистые отростки светло-серого цвета. Приходил Садух и сказал, чтобы я готовился – через день мы с караваном отправляемся в давно ожидаемую мной поездку в настоящий большой город – Саэмдил. Светило солнце, что здесь бывает не часто – какие-то выкрутасы местного климата. Вот и холмы эти называются «Облачный край». Я вспоминал, как почти год назад – местный год, конечно, – я попал сюда. Никогда бы не подумал, что стану настоящим наркоторговцем.

Я вспоминал, как бродил по холмам, называя лесом то, что на самом деле было одним растением. Здесь попадались экземпляры, которые обживали участки в несколько километров поперечником. Особенности местной флоры делали эти земли абсолютно бесплодными и безжизненными для людей. В том смысле, что человек не мог выжить в этом царстве псевдолесов. Там просто нечего было есть. Группа, которую я встретил на самой границе этой обширной зоны, была собирателями особого орешка – сырья для местного широко распространенного наркотика, который употребляли бы все, если бы не его заоблачная цена. Но об этом потом. За Облачным краем возвышались далекие горы, которые из-за тех же особенностей погоды практически никогда не были видны. В горах в изоляции жили люди, резко отличавшиеся от остального населения. Они контактировали только с жителями далекого отсюда Восточного моря, которое располагалось за хребтом. Местные о Восточном море и его жителях знали очень мало, но утверждали, что они мало чем отличаются от них самих. Про горцев же рассказывали, что зовутся они «мун», нелюдимы, хотя и безвредны, и у них есть один обычай. Соплеменников, которые чем-то провинились, они не убивали, а изгоняли в холмы у подножия гор, что, в принципе, было эквивалентно убийству за одним исключением – если повезет, то изгнанный мог пересечь область бесплодных лесов и добраться до местных. Это хоть и очень редко, но случалось. Поэтому местные прекрасно знали, что горцы безвредны, миролюбивы, не носят оружия и никогда не воюют. Изгнанники на своем языке сами себя называли «ганнер» и, когда добирались до обжитых областей, всегда добровольно становились чем-то вроде домашних слуг или рабов. По каким-то причинам рассматривая это положение как плату за свои проступки, они безропотно выполняли все, что им приказывали, кроме насилия. Никто не помнил о том, чтобы от них были проблемы, поэтому и меня посчитали совершенно безвредным кандидатом на пост дорожного мула с перспективой повышения до статуса бесплатного слуги. Были горцы по сравнению с местными более грузные, коренастые и, что самое важное, носили бороды и усы, которыми основательно зарастали за время блужданий. Моя растительность на лице была как паспорт для аборигенов, так как здесь никто, кроме горцев, ее не имел.

Нападавшие на нас были из конкурирующей банды, и мотивы их отчаянной атаки стали мне понятны много позже. Орех собирался в строго ограниченное время года, был немногочислен, и расположение плодоносящих стволов хорошо известно и поделено между промысловиками. Вместе с тем довольно часто из долин поднимались снаряженные экспедиции диких сборщиков, которые плевать хотели на местные договоренности. Они тратили огромные усилия и средства, чтобы добраться сюда, уйти, минуя посты, в лес, и найти орех. Был огромный риск после стольких усилий прийти на делянку, которая уже была, как говорится, оприходована. Время на сбор было весьма ограничено, и в таком случае перейти на новый участок у браконьеров уже не было никакой возможности. Подвернувшийся отряд, груженный орехом, был для них единственной возможностью вернуть потери, и, несмотря на свою малочисленность, они рискнули напасть.

Скрипнули доски. На помост поднялась моя жена, Урухеле, у которой я был приемным мужем. Тогда, в той схватке, погибли с нашей стороны двое – Длинный, имя которого я никак не могу запомнить и который был мужем этой самой Урухеле, и еще один дядька из соседнего хутора. Садух тогда решил, что я, хоть и ганнер, слишком похож на человека, и снизошел не только до знакомства, но и принял меня в большую семью. Как я понимаю, большей частью он руководствовался расчетом, так как потеря Длинного создавала определенное напряжение в нехитрой экономике хутора, в котором он начальствовал. Брачные отношения были довольно причудливы для земного человека и допускали среди прочего так называемых приемных мужей и жен. Эти названия главным образом оформляли имущественные отношения в малой семье и практически не влияли на прочие обязательства. Так, я никогда не собирался и не спал с этой долговязой теткой Урухеле. Насколько я мог судить, она с нежностью относилась к старосте соседнего хутора и нисколько не скрывала этого. Статус приемного мужа или жены запрещал последним отчуждать любым способом или наследовать имущество малой семьи, однако наделял их определенными правами как членов большой. Большой семьей являлись все обитатели нашего хутора, так как слуг или рабов у нас не было. Наследовать собственность семьи могли бы мои дети, если бы я завел их с Урухеле, но последнее было сомнительно. Она, похоже, недолюбливала меня, хотя и старалась это скрывать. Здесь, впрочем, не было ничего нового. И на Земле сплошь и рядом живут одной семьей люди, которые только терпят друг друга. У меня же вообще не было выбора. Даже свой новый статус я осознал где-то через полгода, после того как слегка освоил местный язык.

По моим собственным подсчетам, местный год имел 412 дней. Дни года отсчитывались двадцатками, по двадцать дней, и эти двадцатки имели собственные имена. Последние двенадцать дней считались временем вне года и тратились на повальный кутеж и безделье. Именно в эти 12 дней проходила ярмарка в Саэмдиле, на которой сбывался весь годовой сбор орешка.

Меня весь этот год не покидало ощущение причастности к чему-то таинственному и великому. Хотя весь мой быт – периодические походы за орехом, переработка последнего, рубка бамбука и помол на муку его сердцевины, поиски заблудившейся скотины и прочие заботы того же рода – никак, кажется, не должен был способствовать этому, сам факт моего пребывания здесь, моего попадания сюда ломал целостную картину устройства мира, которая сложилась за долгие годы учебы и жизни на Земле. По настоящему же укрепилось это ощущение и, пожалуй, впервые за время моего нахождения здесь дало ориентир в моих действиях открытие, которое буднично поведал мне во время совместного жевания пастилы из ореха Садух, когда я уже более или менее освоился с местным языком. Оказалось, что регион, в который я попал, находился, как говорится, в заднице мира. Если бы не орех, то люди сюда бы и вовсе не пришли. Местный центр наркоторговли – Саэмдил – жил только этим и, по сути, был большим торгово-закупочным центром, в который свозился переработанный орех со всего региона. Этот орех, кстати, как выяснилось, практически не оказывал на меня никакого действия. Точнее, почти никакого. Для меня последствия его жевания выглядели как легкое опьянение и небольшая эйфория – очень похоже, как если бы я одновременно принял чашку крепкого кофе и бутылку пива. Местные же наедались, что называется, в зюзю. В целом культура потребления этого ореха, точнее, специальным образом приготовленной пастилы самых разных вариантов исполнения, сильно напоминала потребление крепкого алкоголя на Земле, с той только разницей, что это потребление не вызывало выраженного похмелья и было местным аналогом афродизиака. Я мог жевать эту пастилу сколько угодно – чем дольше я это делал, тем меньший эффект от ее употребления ощущал. У меня взялась даже привычка закидывать по утрам кусочек пастилы в рот вместо кофе, которого здесь, естественно, не знали.