Инженеры
Шрифт:
Наконец Пахомов угрюмо спросил:
– Много такого пути у вас?
– Весь.
– И везде сплошная перемена?
– Везде.
– Уйму денег перерасходовали?
– Я из сметы не вышел.
Савинский и Пахомов молча переглянулись.
Савинский быстро встал и сказал весело:
– Нет, надо генерал-губернатора пригласить.
Он отправился и привел генерал-губернатора.
Усаживаясь, генерал-губернатор приветливо бросил Карташеву:
– С вашим покойным батюшкой, Николаем Семеновичем, мы были добрые друзья.
Но довершила эффект
Князь и Коленьев успели чудеса сделать.
Вся платформа станции и поезда были усыпаны свежим, еще влажным песком. Стены станции были красиво декорированы свежей зеленью.
В пассажирском зале был эффектно приготовлен стол, и весь зал был превращен в оранжерею.
Когда генерал-губернатор занялся приемом депутации, мрачный инспектор, взяв под руку Карташева, сказал:
– Вы прямо маг и волшебник. Полтора месяца всего назад мы были на этом участке, и он был сплошная мерзость запустения.
Он покачал головой.
– Вижу, вижу сам теперь, что вы не только бунтовать, но и дело делать умеете.
В это время сторож подал Карташеву две телеграммы.
Карташев прочел: "Я приехала сегодня, завтра назначен наш отъезд, была бы счастлива увидеть вас. Адель".
Вторая телеграмма была от Мани:
"Деля твоя".
Кровь сильно ударила в голову Карташева. От предыдущих всех волнений, напряжения голова его сразу заболела до тошноты, до зеленых кругов.
Инспектор отошел от него и, подойдя к Борисову, сказал:
– Что-то неладно с Карташевым, - какую-то неприятную телеграмму получил...
Борисов быстро подошел и спросил:
– В чем дело?
Карташев отвел его и рассказал, в чем дело.
– Почему же у вас такой несчастный вид?
– У меня голова вдруг так заболела, что я едва могу стоять и, во всяком случае, поспеть в Одессу никак уж не могу.
– Ну, это еще подумаем!
– Да что ж думать? На крыльях не перелетишь.
Генерал-губернатор кончил прием и сел обедать. Около него возился и ублажал его Коленьев.
Все были в восторге и от еды и от Коленьева, а когда кончился обед, все за губернатором отправились в вагоны.
– Вы оставайтесь и поезжайте в Одессу, - сказал Пахомов, ласково пожимая Карташеву руку и особенно загадочно смотря ему в глаза, - нас дальше проводит Коленьев.
Так же ласково и особенно пожал ему руку Савинский:
– Мой сердечный привет вашим.
Инспектор мрачно сказал:
– Я нарядил экстренный поезд, на котором вы успеете до завтра приехать в Одессу. Как только мы отъедем, вам этот поезд подадут.
– Я так благодарен, так благодарен, - говорил растерявшийся Карташев.
Поезд уже трогался, ему весело кивали из окон служебного вагона, и все лица были такие добрые, приветливые, ласковые, что слезы выступили на глазах Карташева, и он готов был всех их обнять и расцеловать.
Через час и Карташев уже мчался в экстренном поезде пз одного пассажирского и одного служебного вагона с большими зеркальными окнами на путь, лежа на богатом и мягком диване зрительной залы вагона. И, если бы не страшная головная боль, Карташев считал бы себя самым счастливым человеком
Так и заснул он с тяжелой головой и с легким сердцем.
И проснулся, только подъезжая к Одессе, проспав шестнадцать часов подряд.
Головной боли как не бывало. Свежий и радостный, он бросился в уборную умываться, так как поезд уже вышел с последней станции Гниляково.
Вот уже и большой вокзал. Вот мчится и извивается уже поезд между знакомыми дачами с зелеными деревьями. Опять весна, и в открытые окна несется и охватывает неуловимый аромат цветущих акаций, молодых лучей солнца, радостей жизни, и сердце тревожно и полно бьется под мерный стук колес и грохот поезда.
С размаху останавливается он в облаках пара и дыма, и уже видит Карташев в окна вагона там, на платформе, Маню и рядом с ней... его сердце замирает... Аделаида Борисовна, напряженная, робкая и радостная, ищущая его глазами.
Он спешит, качаясь еще от толчка, целует ей руку. Маня властно командует:
– Целуйтесь в губы!
И когда они исполняют ее приказание и Аделаида Борисовна при этом вся краснеет, Маня весело говорит:
– Вот так!
И все трое смеются.
С ними смеется веселое утро, смеется солнце, весь город своими звонкими мостовыми, смеющийся треск которых отчетливо разносится в раннем утре.
– Вот что, - диктует дальше Маня, - прямо отсюда пожалуйте к папе на могилу, - там никто вам мешать не будет сговориться, а я поеду домой.
И уже вдвоем только с Аделаидой Борисовной они едут, кивают головами Мане.
Маня не торопится брать себе извозчика и стоит теперь серьезная, задумчивая и долго еще смотрит им вслед.
Вот и кладбище, прямая аллея к церкви, оттуда по знакомой тропинке, держась за руки, идут Карташев и Аделаида Борисовна. Уже мелькает между деревьями мрачная, развалившаяся башня памятника, с золотой арфой когда-то на ней и улетавшим ангелом.
Вот и ограда с могилой отца, с мраморным крестом над ней.
Карташев, сняв шапку, стоит и смотрит на стоящую на коленях свою невесту и переживает миллион всяких ощущений: обрывки воспоминаний, связанных с этим местом из давно прошедшего, волну настоящего, так сразу нахлынувшую, что он потерялся совсем в ней и не может найти ни себя, ни слов, и хочет он, чтоб она подольше молилась, чтоб успел он хоть немного прийти в себя.
Но она уже встает, и он говорит бессвязно, не находя слов: