Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле
Шрифт:
Тем временем по ту сторону Вислы, у подножия Вавельского холма, бурлила совсем иная жизнь: Франк строил новый город, город для немцев. Оккупанты снесли памятники Мицкевичу и героям Грюнвальдской битвы, здание Горной академии переделали в резиденцию правительства генерал-губернаторства (для чего заменили статую святой Варвары на крыше огромным орлом со свастикой), недостроенный Национальный музей преобразовали в казино, закрыли Краковский парк для лиц без германского гражданства, а вокруг него принялись возводить жилье для переселенцев из Третьего рейха. Площадь Главного рынка, где когда-то принимал присягу руководитель восстания 1794 года Тадеуш Костюшко, была переименована в Адольф-Гитлер-плац и стала местом парадов вермахта и войск СС. Вдобавок захватчики вывезли в Германию знаменитый алтарь Вита Ствоша, пятьсот лет украшавший собор на Главном рынке. Повсюду теперь развевались нацистские флаги, словно утверждая победу язычества над христианством, а окрестности Вавеля, где еще в марте 1941 года можно было встретить людей с желтой звездой Давида на рукаве (знаком отверженных),
Оккупация в Кракове чувствовалась даже более остро, чем в Варшаве. «В то время как в Варшаве можно было иногда свободно вздохнуть, гордо вышагивать и разговаривать о чем угодно, – пишет исследователь вопроса, – в Кракове общались шепотом, а ходили, тревожно озираясь. Краков был охвачен атмосферой немецкого террора, слежки и вынюхивания» 94 . Оно и немудрено – Краков был не столь многолюден, а потому и попасться было куда легче. Если в столице на одном квадратном километре проживало в среднем 8300 человек, то в Кракове – 4500, не говоря уже о том, что исторический центр Кракова в десять раз меньше варшавского. Понятно, как рисковали Войтыла и его товарищи по Театру рапсодов, устраивая нелегальные представления под носом у врага. Гитлеровцы беспощадно преследовали людей культуры. В апреле 1942 года они устроили целую облаву в кафе, где собирались художники, схватили двести человек (в том числе Кыдрыньского) и отправили большинство в Аушвиц, где уже в следующем месяце всех расстреляли. Кыдрыньский по счастью избежал этой участи.
94
Цит. по: Ibid. S. 77.
Однажды Войтыла и его партнеры по театру чуть не попались. Очередной спектакль должен был пройти в квартире Кыдрыньских, уже расставили стулья, и тут появились гестаповцы. «Они спрашивали про кого-то, вероятно знакомого нам, – вспоминал Юлиуш Кыдрыньский, – и увидели все эти стулья. Мама сказала, что у нас будут гости. Это объяснение вроде как их устроило, и они ушли. Мы едва не засыпались… Приди гестаповцы часом позже, когда все были в сборе… Даже говорить об этом не могу» 95 .
95
Цит. по: Weigel G. 'Swiadek… S. 76.
Однако и в Кракове существовало подполье. Причем это были не разрозненные отряды, а централизованная структура, дублировавшая высшие органы государства. В этом – весь феномен польского движения Сопротивления. В других покоренных странах государственный механизм был разрушен либо подчинен Третьему рейху (как во Франции или Чехословакии), а Польское государство просто спряталось. Президент, правительство, парламент и военное руководство эвакуировались в Великобританию, но оставили в Польше своих представителей. Таким образом, в подполье действовали делегаты правительства и основных партий, нелегальный парламент, тайные университеты, школы и даже армия, которая так и называлась – «Домашняя» (Крайова), в отличие от вооруженных сил Польши на Западе. При этом Армия Крайова и польские формирования в составе войск союзников считались частями одной и той же армии и выполняли приказы из одного штаба.
Делегаты правительства однажды посетили постановку «Самуила Зборовского» в исполнении Театра рапсодов. Делегатура авансом назначила Остерву будущим директором краковского театра, а Котлярчика – худруком 96 . Приходили также деятели культуры и науки, на одном из спектаклей побывал создатель Унии Ежи Браун (формально – командир Войтылы и Котлярчика в подпольной организации).
На этом фоне отрешенность Войтылы может показаться очень странной. Побывав несколько раз на собраниях подпольщиков, он больше не возвращался туда и позднее отрицал и свою принадлежность к Сопротивлению, и свое участие в помощи евреям 97 . Кто-то воспримет это как трусость, кто-то – как бегство от реальности. Но Войтыла не был ни блаженным, ни трусом. Отстраненность его происходила из другого. Он смотрел на происходящее не так, как большинство. Для него несомненным фактом было присутствие Бога на земле. В этом смысле он, пожалуй, стоял близко к народному христианству с его повседневным общением с Творцом (как язычники постоянно общаются со своими богами и духами). Но в отличие от народного христианства, видящего в добре и зле две равновеликие силы, Войтыла не мог не задаваться вопросом: если Бог всемогущ, то как допустил Он эти бедствия? Ответ напрашивался сам собой: Господь карал человечество за грехи. Отсюда брались его рассуждения об «афинской Польше» и мистические пьесы, напоминающие видения святых. Иов на гноище, узревший сияющий крест, – это Польша, проходящая через горнило испытаний: народ погряз в пороках, променял сарматские идеалы на мамону и склоки и оказался в руках захватчиков. Об этом предупреждал и Петр Скарга в другой пьесе Войтылы.
96
Szczypka J. Op. cit. S. 73.
97
Lecomte B. Op. cit. S. 85. Это породило мнение, будто Войтыла чуть ли не сотрудничал с гитлеровцами. Опровергая «черную легенду», ватиканский госсекретарь А. Казароли в одной из бесед с советским послом Н. М. Луньковым в свою очередь героизировал молодость понтифика: «Войтыла… основал подпольный театр, участвовал в Движении Сопротивления, по заданию антифашистского подполья вызволял из гетто еврейские семьи. У нацистов он числился в черных списках». Тут следует учесть, что Луньков передавал эти слова спустя двадцать лет после этого разговора, а потому к его утверждениям следует относиться с осторожностью (Луньков Н. М. Указ. соч. С. 330–331).
Мы не знаем, как повел бы себя Войтыла, окажись он в боевом подполье. Но в том-то и дело, что он не мог там оказаться. У него был иной путь, по которому он должен был следовать вопреки всему. «Наше единственное эффективное оружие – это молитва», – заявил он как-то Войцеху Жукровскому, стороннику активной борьбы 98 .
Перед его глазами будто вновь разыгралась старая драма о долге народу и долге Богу. В свое время Цельс, язычник II века, обвинял христиан в том, что они – плохие граждане, ибо не участвуют в защите страны: «Если бы все поступали, как христиане, варвары стали бы у нас хозяевами». Ориген возражал ему, что христиане лучше служат державе другим способом – своей верностью Богу и молитвами за императора 99 .
98
Bernstein K., Politi M. Op. cit. S. 54.
99
Флори Ж. Идеология меча. СПб., 1999. С. 12–13.
Вряд ли Войтыла в то время знал об этой дискуссии. Но вера позволила ему интуитивно постичь то, что другим рассказывали в семинариях. Случайно ли, что из всей его семьи остался в живых он один? Для Войтылы не существовало случайностей: все предопределено на небесах. Если Творец сохранил ему жизнь, значит, имел на него какие-то виды, и было бы кощунственно тратить отпущенное время на что-то другое. «Не раз я спрашивал самого себя: столько моих ровесников погибло, почему же не я? Сегодня я знаю, что это было не случайно. В контексте того большого зла, каким была война, в моей жизни все шло к добру, то есть к предназначению. Все толкало меня к этому» 100 .
100
Jan Pawel II, J. Kilia'nczyk-Zieba. Autobiografia. Krak'ow, 2014. S. 51.
Чудесные случаи в его жизни, казалось, подтверждали правильность такого вывода. Смерть трижды заносила над ним свою косу, но всякий раз промахивалась. Впервые это случилось в Вадовицах, когда Войтылу едва не застрелил маленький сын хозяина кафе, куда он частенько захаживал вместе с отцом. Пистолет, которым играл мальчишка, оказался заряжен – пуля прошла рядом с головой Кароля. Второй раз его жизнь чуть не оборвалась в феврале 1944 года, когда, возвращаясь домой с фабрики соды, он попал под машину и провел две недели в больнице с сотрясением мозга. Что интересно, к врачам его отвез оказавшийся рядом немецкий офицер, не погнушавшийся помочь окровавленному работяге из «низшей расы» (знак небес?) 101 . Наконец, в третий раз он едва не погиб в мае 1981 года, когда его пытался убить турецкий террорист. Тот случай заставил Войтылу обратить пристальное внимание на Фатимское чудо, в годовщину которого произошло покушение.
101
Weigel G. 'Swiadek… S. 97.
Он чувствовал, что отличается от других, не мог не чувствовать. Хотя бы потому, что в двадцать с лишним лет не имел отношений с девушками («В Вадовицах никогда не говорили про него, что он гуляет с девушкой. Такой темы вообще не существовало», – говорила Галина Круликевич, вспоминая юность 102 ). А еще потому, что как никто другой ощущал рядом присутствие Божье. Какому парню придет в голову молиться, распластавшись крестом на полу, или носить полученный в детстве скапулярий? Для Войтылы это было в порядке вещей. Не потому, что его так вымуштровал отец, – просто он не мог иначе.
102
«С папой я была знакома 72 года…» // URL:(дата обращения: 21.06.2018).
Оттого так резонировали в нем строки Иоанна Креста и Терезы Авильской, услышанные в «Живом розарии», – оказывается, он был не одинок в своем горении. Внимая Тырановскому, вчитываясь в строки кармелитских святых и Гриньона де Монфора, он постепенно обретал понимание своего предназначения. Все эти подвижники тоже выглядели белыми воронами, но они верили в Господню волю и прошли свой путь до конца. Живой пример этого являл Тырановский – человек, презревший суету бренного мира и целиком отдавшийся Богу.