Иосиф Рюрикович-Дракула(Рассекреченная родословная генералиссимуса)

Йоханссон Сигурд

— Один ты, что ли? — спросил Иван. И голос у него звучит как-то хрипло, необычно.

— Один, один… Там нет никого… — шепчет извращенный любимец, прижимаясь к Ивану…» (55).

Звучит, как пародия на историческое повествование «Извращенный любимец». То есть, даже просто описывая факты прошлого, повествователь не в силах отвлечься от осудительных определений, обычных для его эпохи и его среды, и не подводит к ним исподволь, а пришлепывает их сразу. Романы Жданова сейчас издаются массовыми тиражами, хотя язык их («фаворит», «контральто», «капризно», «царечек» в романе об эпохе Ивана Грозного и в соседстве с «ноне» и «помилуй ты») выдает бездарность и безвкусицу автора. Невозможно поверить и в его реконструкцию

образа Федьки Басманова. Имея очень слабое представление о гомосексуальности, автор полагает, что для того, чтобы проникнуться страстью к парню, царю было необходимо узреть в нем подобие женщины — мягкие щеки, покрытые пушком, очи с поволокой, широкие бедра, пухлую грудь… Скорее всего, этот искатель царской милости был не таким. Да и вряд ли мог подобный образ привлечь грозного царя. Восточные вкусы, вкусы «Тысячи и одной ночи», были чужды христианской Руси и бешеной натуре царя. Если уж содомский грех, то не с подобием женщины (зачем? сколько угодно красавиц к услугам), а с тем, кто и сам проявляет мужские достоинства. Чем мужественнее, тем более заманчиво овладеть им как женщиной. Можно полагать, Федор был лихим опричником, авантюрным и беспринципным помощником своего воинственного отца. Что же объективно о нем известно?

Об особо тесной интимной связи царя со своим кравчим единогласно свидетельствуют иностранцы Альбрехт Шлихтинг (переводчик) и Генрих Штаден (опричник), а также русский беглец князь Андрей Курбский. Особенно это всплыло в эпизоде ссоры Федьки Басманова с князем Дмитрием Овчиной-Оболенским, сыном погибшего воеводы. В запале ссоры князь уязвил Федора: «Мы служим царю трудами полезными, а ты гнусными делами содомскими!» (так у Карамзина). Шлихтинг перелагает эту тираду деликатнее: «попрекнул его нечестным деянием, которое тот обычно творил с тираном».

Басманов в слезах бросился к царю с жалобой. Царь позвал князя на обед и вонзил ему нож в сердце. По сведениям Шлихтинга, князь погиб иначе. Царь велел ему выпить единым духом во здравие царя двухлитровый кубок медовухи. Оболенский смог выпить только половину. Царь, слегка упрекнув его за нерасположение к себе, велел ему идти в царские винные погреба и там пить сколько душе угодно. Там его ждали псари, уже имевшие приказ задушить его, что и было исполнено. На следующий день царь послал к нему на дом слугу с приказом явиться во дворец. Жена Овчины отвечала, что со вчерашнего дня не видела мужа, что он ушел в царский дворец и еще не возвращался. Таким образом, царь притворился, что судьба князя ему неизвестна — тот якобы исчез беспричинно и бесследно. Видимо, мотив расправы был слишком деликатен, и царь не хотел огласки.

Десять лет Басмановы были в фаворе. Когда же начались расправы с самими опричниками, пришло и Басмановым время умереть от пыток и казни. Федору было приказано умертвить отца, после чего был казнен и он сам. Так закончилась царская любовь к избраннику своего пола.

Мало с кем из жен Иван был близок так долго, как с Федором Басмановым. Но считать, что царь отдавал преимущество этой любви, нельзя. Женщин у него было гораздо больше. Что именно, кроме разнообразия, влекло его к этой не совсем обычной разновидности любви, неясно. Он не сопрягал эту любовь с унижением, с насилием, скорее с весельем и отдыхом. Если что и привлекало его особенно в любви с парнем, то разве что именно ее запретность, ее греховность, соблазняли именно поучения святых отцов против нее. Видимо, ему доставляло удовольствие сознавать, что для него нет ничего недоступного. Когда же пришла пора каяться в этом грехе, как он каялся во всех других грехах, он просто казнил своего повзрослевшего (и поднадоевшего) любовника.

Во всяком случае в «исповедании» 1572 г. Иван сам признает за собой «чрезестественный грех чресел». Вообще Иван признавал содомию грехом, даже готов был признать

уголовно наказуемым пороком, но без большого энтузиазма.

Когда в 1575 г. предали пыткам и казни Елисея Бомлея, иностранного врача царя, соучастником в заговоре, по данным Джерома Горсея, был объявлен новгородский архиепископ Леонид. Кроме писания шифрованных писем за рубеж ему предъявили обвинения в содомии и скотоложстве. Бомлей не признавал своих вин, архиепископ же под пыткой все признал и во всем покаялся. И казнив Бомлея, царь помиловал Леонида, заменив ему казнь заключением в погребе, где, закованный в цепи, он и умер. Содомия на Руси тогда явно еще не доросла до западноевропейского ранга преступлений.

На склоне лет Иван приблизил к себе Богдана Яковлевича Вельского, который, по сведениям папского посла Поссевино, «полных тринадцать лет был у государя в фаворе и спал в его комнате». Это был племянник Малюты Скуратова, оружничий царя и его главный душеприказчик. Был ли он еще и любовником, неизвестно. Но, учитывая аппетиты царя, вряд ли Басманов был у него единственным.

Именно Басманову посвящены строки знаменитой повести А. К. Толстого «Князь Серебряный»:» — Басманов? Этот! Неужто он? — Он самый. И на себя не похож стал. Бывало, и подумать соромно, в летнике, словно девушка, плясывал; а теперь, видно, разобрала его: поднял крестьян и дворовых и напал на татар; должно быть, и в нём русский дух заговорил» (57).

Великий же Н. М. Карамзин так напишет о нем в своей «Истории государства Российского»: «Первые любимцы Иоанновы: Вельможа Алексей Басманов, Воевода мужественный, но бесстыдный угодник тиранства — сын его, Крайний Феодор, прекрасный лицом, гнусный душою, без коего Иоанн не мог ни веселиться на пирах, ни свирепствовать в убийствах» (58).

Что касается гомосексуализма Сталина, то огромный интерес представляет книга Д. Ранкура-Лаферьера «Психика Сталина» (59). Мы будем приводить отдельные интересные фрагменты из нее и похожих на нее работ, а вы — рассуждайте.

Сталин являлся политиком. В «Психопатологии и политике» Лассуэлл говорит:

«В политической жизни существует множество гомосексуальных черт. Для политиков характерна совместная работа в небольших группах, и многие из них испытывают трудности в достижении стабильной гетеросексуальной жизни». Как будет видно далее, гетеросексуальная жизнь Сталина также не была налажена, а его взаимодействие с политическими коллегами было для него всем.

Некоторые чисто мужские послевоенные оргии у Сталина несут в себе черты гомосексуализма. Тереза Торанска в своей подпольной книге «Они» приводит интервью с Якубом Берманом, польским правительственным деятелем, который знал Сталина:

«Якуб Берман. Однажды, я думаю, в 1948 году у меня был странный танцевальный партнер — Молотов (смеется).

Тереза Торанска. Вы имеете в виду миссис Молотов?

Берман. Нет, ее не было; ее отправили в трудовой лагерь. Я танцевал с Молотовым — должно быть, это был вальс или, по крайней мере, что-то простое, потому что я не имел ни малейшего понятия, как танцевать, — и я просто двигал ногами под музыку.

Торанска. Как партнерша?

Берман. Вел Молотов; не знаю как. В принципе он не был плохим танцором, и я старался подладиться под него, но для меня это было больше похоже на кривляние, чем на танец.

Торанска. А с кем танцевал Сталин?

Берман. О, Сталин не танцевал. Сталин крутил граммофон: он считал это своей обязанностью. Он никогда не отходил от него. Он ставил пластинки и наблюдал.

Торанска. Он наблюдал за вами?

Берман. Он смотрел, как мы танцуем.

Торанска. Значит, вы хорошо провели время.

Берман. Да, было неплохо, но чувствовалось внутреннее напряжение.

Торанска. Иными словами, на самом деле вам не было весело?

Берман. Кто на самом деле веселился, так это Сталин».