Иосиф Сталин. Начало
Шрифт:
Ильич подозвал Кобу, чуть приобняв, что-то шепнул.
— Товарищ Ленин будет говорить в зимнем саду, — объявил Коба.
Перешли в зимний сад — в эту сказку в античном стиле: мрамор, хрустальные люстры, огромные зеркала, экзотические, увы, увядшие растения вдоль стен… Разместились на все тех же обитых белым шелком, нынче основательно запачканных стульях. Для президиума поставили стол у окна. Место за столом занял Каменев.
Он торжественно предоставил слово Ленину. Ленин встал и… вновь набросился на Каменева, на его статьи в «Правде». Бедный Каменев пытался возражать, ссылался на Маркса. Ильич
— Нынешняя Революция в России — это всего лишь приход буржуазии к власти и результат ошибки пролетариата! — И как заклинание: — Да здравствует грядущая победоносная социалистическая Революция!
После ужина Ленин и Крупская отказались переночевать в особняке.
— Мы с Надюшей договорились с сестрой. Туда и багаж отвезли. — Обратился к Кобе и ко мне: — Провожать нас поедут храбрые грузины. Кто знает, что придумали Керенские и Чхеидзе.
Коба был прав: Ильич не забыл наше удалое прошлое…
По рассветной улице мы ехали на автомобиле к его сестре.
— Надо же, а мы с Володей боялись, что в пасхальные дни нам не найти извозчика, — смеялась Крупская.
— Вместо извозчика подали броневик!
«Динь-динь», — заливался Ильич.
— А Володенька уверял, что с вокзала его повезут в Петропавловскую крепость, — продолжала веселиться Крупская.
— Когда этот офицер шагнул ко мне, я, батенька, подумал: крышка. — И опять «динь-динь». Добавил, обращаясь к Кобе: — За встречу спасибо. Но если снова напишете прежние глупости — уничтожу.
Именно в этот день Коба стал для Ильича очень близким человеком.
Великий ход Кобы
Через пару дней я увидел блистательный ход моего друга Кобы, завершивший всю шахматную партию.
В зимнем саду особняка Кшесинской собралась апрельская партийная конференция большевиков. В высоком зеркале над каминной доской — наши тогдашние лица, счастливые, полные надежды. И лицо Кобы, который через двадцать лет уничтожит почти всех делегатов, любовавшихся сейчас на свои отражения…
Пока рассаживались, прибежал матрос, сообщил:
— Явилась хозяйка дворца!
Накануне мы, действительно, получили грозное постановление суда. Оказалось, балерина и не думала уезжать из Петербурга. Когда первый страх прошел и власть порядка начала возвращаться в столицу, она подала на нас в суд. Сперва мы не обратили на это внимания. Но примадоннами просто так не становятся. У нее был стальной характер. После двух судов она дожала: добилась решения о возвращении особняка. Короче, нас выселяли.
Я отправился переговорить с мадам…
Навстречу поплыл аромат восхитительнейших духов. Она стояла в холле в очередной прелестной шубке и причитала, почти плача:
— Была знаменитая мраморная лестница, где она?
— Вот она, — сказал я, подходя. И не без удовольствия показал на заплеванные, все в окурках, ступени. Представился: — Комендант.
— Моего особняка?
— Бывшего вашего особняка.
— Этот ковер я привезла из Парижа… Он залит чернилами, а мои кресла и стулья…
Я сочувственно кивал. Она вскипела:
— Вы смеете издеваться! Вы за все заплатите! Я передам в суд весь перечень. Изуродовали «модный»
— Это значит одно: произошла Революция, гражданка Кшесинская.
— Это воровство! Вот что это значит! Сейчас я увидела даму… Она поднималась по лестнице в моем горностае и с моим ожерельем на шее…
— Вы ошиблись, — прервал я. — Это поднималась не дама, но все та же Революция. «У кого нож, у того и хлеб». Таков ее закон.
Огромные глаза сверкнули, она сказала сухо и повелительно:
— Надеюсь, вы получили постановление о возвращении моего особняка? Вы обязаны его освободить к завтрашнему дню. У вас двадцать четыре часа на сборы.
— Вы, видно, не поняли. Только те, у кого есть нож, имеют хлеб. У вас — постановление, а у нас — нож. Если вы собираетесь узнать, что это такое, приходите с постановлением. Но вы придете с ним одна. Поверьте, с вами сюда никто не пойдет. Как наверняка не пошли и сегодня. Я хочу вам дать совет, очень добрый, в благодарность за ваш дворец… Ничего, что я называю ваш особняк дворцом? Это действительно настоящий дворец! Итак, постарайтесь понять. Самое хорошее из всего, что с вами случилось, — вы остались живы. Вспомните про судьбу графини Дюбарри и постарайтесь не исполнить ее роль. Уезжайте из Петрограда! Как справедливо предсказывают в эти минуты в вашем особняке… Революция только начинается.
Она выбежала в бешенстве, но у нее хватило ума прислушаться к моему совету.
Я вернулся в зал, когда выступал Коба. Говорил он очень спокойно, даже рассудительно. Но каков был текст!
— Я хорошо знаком с мнением товарища Каменева о невозможности новой социалистической Революции! Кто может поддерживать такое мнение? Ответ, думается, один: только безмозглые оппортунисты, соглашатели!
— Подожди, Коба. Но ты ведь сам… — начал с места изумленный Каменев.
— Сила не в том, чтобы не делать ошибок, — прервал Коба. — Сила в том, чтобы их вовремя исправить. И благородство в том, чтобы не тыкать ими в харю. Впереди у нас новая Революция, как учит Ильич. Все революции в конце концов обманывали народ. Наша будет первой, где народ обманет своих угнетателей. Буржуазия — это мавр, который сделал свое дело, и ему пора удалиться. Не уйдет добровольно — погоним пинками в жопу!
Смех в зале, аплодисменты.
— Да здравствует социалистическая Революция! Да здравствует диктатура пролетариата, — негромко и как-то душевно сказал (именно сказал, а не провозгласил) Коба.
Ильич захлопал первым. За ним — я. И все остальные…
Каменев растерянно произнес с места:
— Но Ильич подменяет Маркса. И ты — с ним! Маркс говорил иное…
— Кому говорил? — грубо перебил Коба. — Тебе, что ли? Если Маркс говорит с кем-то, то только с Ильичем.
Захохотали, захлопали. Ильич погрозил пальцем Кобе. И добавил ласково: