Иосиф Сталин. Последняя загадка
Шрифт:
Вышинский закончил. Коба молча делал какие-то пометки в блокноте. Все ждали. Наконец Коба сказал:
– Ну, и зачем это письмо?
Вышинский пробормотал:
– Товарищ Сталин, я уже докладывал вам: на Западе развязана бешеная, злобная кампания…
– Если бы вы советовались не с товарищами, а с товарищем Сталиным, он вам объяснил бы, что ничего этого делать не надо. И хлопоты – лишние. Никаких писем после бомбы, брошенной в нашем посольстве, нам не нужно. И на вашу ООН нам попросту насрать! Я только что говорил с товарищами из «Правды», и они решили вместо
Вот так Коба сделал еще один, последний, главный поворот!
Вышинский в растерянности смотрел на Кобу. По-моему, до него стало доходить: Коба не разрешал евреям откупиться «кучкой буржуазных националистов». Это означало одно: он окончательно решился наказать народ.
Вышинский молчал.
Коба приказал мне:
– Запиши итог: «Приняли предложение товарищей из “Правды”». – Он опять обратился к соратникам: – Итак, у товарища Вышинского нет предложений. Тогда доложите нам вы, товарищ Игнатьев, ваши предложения по второму вопросу.
Игнатьев, несколько побледнев, начал:
– Министерство госбезопасности готово ликвидировать «пятую колонну» в столице. Грузовики дислоцированы за пределами столицы в ближнем Подмосковье, чтобы операция не потеряла внезапности. 5 марта они могут въехать в столицу и провести за одни сутки депортацию враждебного еврейского населения, как это уже практиковалось с чеченцами и ингушами. Одновременно это может быть проделано в Ленинграде и во всех крупных городах. Что касается самих евреев, то слухи о депортации просочились в их среду. Но акция не потеряла нужной внезапности, паники пока нет, и всерьез они не верят в ее возможность. Обычное рассуждение, поддержанное нашими сотрудниками в их среде: «Это невозможно, так как для этого понадобится слишком много грузовиков».
Вышинский побелел и только тихо сказал:
– Но, Иосиф Виссарионович… – И замолчал.
– Что Иосиф Виссарионович?! Боитесь? Чего? Что это может привести к войне? Оставьте ваши меньшевистские штучки! Неужели вы так слепы? Неужели вы думаете, что господа империалисты из-за жидов начнут воевать? Если мы их всех перережем, и то не начнут! Предадут, как предали при Гитлере! Но если империалисты все-таки нападут… Эх вы, слепые котята! Капитулянты! Да мы должны мечтать, чтоб они сейчас напали, если мы революционеры… Такие, каким был Ильич. Он в сложнейшей обстановке гремел! – (Так вот о чем он говорил на пленуме!) – Запомните: мы никого и ничего не боимся! И если господам империалистам угодно сейчас начать войну, то для нас нет более подходящего момента, чем этот!
Берия мельком взглянул на меня и еле заметно усмехнулся.
Теперь я знал: 5 марта состоится депортация евреев. На Крайнем Севере и в Казахстане в эти дни было адски холодно. Туда, на смерть, отвезут всех их.
И мою жену.
Я должен, обязан был действовать.
Все
Все, о чем говорил мне Берия, исправно сбывалось в эти дни.
Скоропостижно умер довереннейший человек Кобы – еврей Мехлис. Коба устроил ему торжественные похороны. Урну с прахом бывшего начальника Политуправления велел замуровать в Кремлевской стене.
Похоронную церемонию проводил заместитель коменданта Кремля некто Косыкин. В этой ужасающей обстановке всеобщего страха несчастный Косыкин страшно боялся какого-то подвоха. Он говорил сослуживцам: «Я невезучий, боюсь, обязательно что-нибудь произойдет!»
Косыкин держал урну с прахом Мехлиса, когда грянул воинский салют. Бедняга забыл, что партийный функционер Мехлис имел воинское звание генерал-полковника, и, видимо, решил, что это взрыв. От ужаса несчастный замертво упал у стены. Разрыв сердца…
Урна с прахом Мехлиса валялась рядом.
Новый начальник охраны
Все это время Игнатьев присылал кандидатов в новые начальники охраны.
Наконец Коба остановился на генерале Б. По выправке и орденам я понял, что он фронтовик.
Я вошел, когда Коба заканчивал разговор с ним.
– Знакомься, – он назвал какие-то русские имя и отчество.
Обычное приветливое лицо, еще молод. Услужливый, очень вежливый, постоянно извиняется и благодарит. Но достаточно органично, не назойливо.
– Покажи ему наше хозяйство, – велел Коба, – и потом отправляйся домой.
Я привел его в комнату Власика.
– Здесь вы будете жить.
Он посмотрел на меня и молча, все с тем же равнодушным лицом, передал открытый конверт. Туда была вложена записка с тремя словами: «Покажи ему где!» Здесь же написан пароль, которым в нашей переписке подписывался Берия.
После того, как я прочел записку, он ее забрал.
Я провел его в свою комнату и молча показал место на люстре, где был вмонтирован приемник. Он влез на стул и включил.
В тишине раздался голос Кобы:
– Сукины дети… Сукины дети…
Шаги. Он расхаживал по Малой столовой.
Новый слушал в абсолютном молчании. Выключил. И простился со мной все с тем же равнодушным, стертым лицом. Идеальным, кстати, для разведчика – его очень трудно было запомнить…
Итак, человек Игнатьева был с нами. Значит, Игнатьев – тоже? Или Берия сумел прислать «своего», минуя Игнатьева? Не знаю этого до сих пор.
Но интуиция Кобу не подвела. На следующий день я узнал, что он не принял этого кандидата. Поиски «нового Власика» продолжились.
Наконец в феврале его нашли. Ему было чуть меньше сорока. Фронтовик, смершевец. И фамилию его Коба легко запомнил – Новик. Как Власик.
«Прикрепленные» получили начальника. Не думаю, что он был с нами. Во всяком случае никакого сигнала от Берии я в этот раз не получил.
Но в самом конце февраля, то есть накануне, Новик лег в больницу с аппендицитом.
И в тот день «нового Власика» на даче не будет.
Болел в тот день и комендант дачи Орлов.