Иов, или Осмеяние справедливости
Шрифт:
Клайд купил нам горячих сосисок и прохладительного питья, категорически отвергнув мое поползновение отдать ему деньги. Когда мы вернулись в машину, Клайд сел за руль и предложил Маргрете место рядом с собой. Я был недоволен, но виду не показал, а Бесси тут же заявила:
— Бедняга Алек! Придется тебе посидеть рядом с таким старым мешком, как я. Не хмурься, милый, осталось всего двадцать три мили, потом будет поворот на Чемберс… а Клайд ведет машину так, что на это уйдет никак не больше двадцати трех минут.
На сей раз Клайду потребовалось тридцать минут. Он даже подождал
Мы достигли Гэллопа задолго до темноты. Несмотря на восемь долларов тридцать центов, звеневших в наших карманах, мы решили, что сейчас самое время подыскать местечко, где накопилось немало грязной посуды. В Гэллопе мотелей и кемпингов не меньше, чем индейцев, и половина этих заведений имеет свои ресторанчики. Я побывал в чертовой дюжине, прежде чем нашел такой, где нужен был мойщик.
Спустя четырнадцать дней мы оказались в Оклахома-Сити. Если вы думаете, что мы затратили на этот отрезок пути слишком много времени, то вы правы — в среднем мы делали меньше пятидесяти миль в день. Однако за это время много чего произошло, и я почувствовал себя стопроцентным параноиком — миры сменяли друг друга почти непрерывно, и каждый новый, казалось, был создан специально для того, чтобы доставить мне побольше неприятностей.
Вы когда-нибудь видели, как кошка играет с мышью? У мышки никаких шансов на спасение нет. И если у нее есть хоть какой-нибудь умишко, дарованный Господом Богом, то она прекрасно понимает это. И тем не менее все время пытается вырваться… и каждый раз ее снова ловят.
Вот и я был такой мышкой.
Или, вернее, мышью были мы, так как Маргрета продолжала оставаться со мной… только это и поддерживало меня. Она не жаловалась, не сдавалась. Так что и я не имел права поднимать лапки вверх.
Пример: я сообразил, что если бумажные деньги после каждого изменения мира оказываются негодными, то золотые и серебряные монеты в какой-то степени сохраняют ценность — если не как деньги, то как металл. Поэтому каждый раз, когда мне удавалось заполучить металлическую монету, я припрятывал ее и категорически отказывался брать бумажки как в качестве жалованья, так и в качестве сдачи при покупках.
Ловкач! Ну, Алек, у тебя ума палата!
На третий день нашего пребывания в Гэллопе Марга и я уснули в комнате, нанятой на деньги, заработанные мытьем посуды (это я) и уборкой комнат (Маргрета). Спать мы не собирались, просто хотели отдохнуть немного перед ужином — день выдался долгий и трудный. Мы не раздеваясь легли на одеяло. Видно, я слегка задремал. Но тут же очнулся от ощущения, что что-то твердое впивается мне в спину. Спросонок я все же сообразил, что припрятанные серебряные доллары выскользнули из моего бокового кармана, когда я поворачивался с боку на бок. Я вытащил руку из-под головы Маргреты, собрал монеты, сосчитал, добавил какую-то мелочь и положил все в прикроватную тумбочку в футе от постели. Потом снова принял горизонтальное положение, подложил руку под голову Марги и тут же уснул глубоко.
Когда я проснулся, нас окружала полная темнота.
Я пришел в себя. Маргрета тихонько
— Любимая, проснись!
— М-р-р-р?
— Уже поздно. Мы наверняка проспали ужин.
Тут она, конечно, сразу проснулась.
— Зажги, пожалуйста, настольную лампу.
Я потянулся к тумбочке и чуть не упал с кровати.
— Не могу найти проклятую. Темно как у негра в желудке. Подожди секунду, я сейчас зажгу верхний свет.
Осторожно слез с постели, пошел к двери, наскочил на стул, не смог найти дверь, пошарил по стене, опять ничего не нашел, пошарил еще и наконец наткнулся на выключатель. Зажглась лампочка на потолке.
В течение долгой и жуткой минуты никто из нас не мог вымолвить ни слова. Потом я тупо и безучастно проронил:
— Они снова принялись за нас.
Комната обладала тем отсутствием индивидуальности, которое свойственно всем комнатам дешевых мотелей. И тем не менее в каких-то мелких деталях она не была похожа на ту комнату, в которой мы заснули.
И накопленные с таким трудом доллары исчезли…
Исчезло все, кроме того, что было на нас надето: рюкзак, чистые носки, запасное нижнее белье, гребенка, безопасная бритва, все… Я проверил и убедился в этом.
— Марга, что же дальше?
— Что прикажете, сэр?
— М-м-м… не думаю, чтоб на кухне меня узнали. Но может быть, они все же позволят помыть у них посуду?
— А может быть, им понадобится и официантка?
Дверь закрывалась на пружинный замок, а ключа у меня не было, так что пришлось оставить ее приоткрытой. Дверь выходила прямо на улицу. За стоянкой автомобилей въелся домик со светящейся вывеской «Контора». Все выглядело обычно, кроме одного — все было ничуть не похоже на тот мотель, в котором мы работали. В том мотеле контора директора находилась в фасадной части главного корпуса, а остальную часть здания занимало кафе.
— Да-а-а, обед мы пропустили.
И завтрак тоже. Ибо в этом мотеле кафе не было вообще.
— Ну, Марга?
Она вздохнула:
— А в какой стороне Канзас?
— Вон там… мне кажется. Но мы можем выбирать одно из двух. Можем вернуться в комнату, раздеться и как следует поспать хотя бы до рассвета. А можем прямо сейчас выйти на шоссе и попробовать поймать попутку. В темноте.
— Алек, я вижу лишь одну возможность. Если мы вернемся и ляжем в постель, утром мы встанем еще голоднее, но нисколько не богаче. А может, еще беднее, если нас застанут в комнате, за которую мы не заплатили.
— Но я же намыл им столько посуды!
— Нет. Здесь ты ничего не мыл. Здесь они могут вызвать полицию.
И мы пошли.
Таков типичный пример гонений, которым мы подвергались во время попыток добраться до Канзаса. Да, я сказал «гонений». Если паранойя заключается в том, что ты веришь, будто весь мир находится в заговоре против тебя, то, значит, я стал полным параноиком. Но это либо была «разумная» паранойя (если вы позволите мне воспользоваться подобным ирландизмом), либо я страдал от галлюцинаций в такой степени, что меня следовало засадить в дурдом. И лечить.