Иов, или Осмеяние справедливости

Хайнлайн Роберт Энсон

— Клянусь, я бы тоже полетал. Хотя, готов поспорить, у меня наверняка от страха вывернуло бы кишки. Но я полетел бы все равно, пусть бы эта штука даже угробила меня. Ребята, я начинаю вам верить. Больно уж здорово вы все изображаете. Это да еще ваши деньги. Если, конечно, это деньги.

— Это деньги, — настаивал я, — деньги другого мира. Посмотри на них внимательно, Стив. Совершенно очевидно, что это не деньги твоего мира. Но это не игрушечные деньги и не для театральных постановок. Неужели кому-то могла прийти мысль столь тщательно делать гравировку, чтобы получить «театральные» банкноты? Гравер клише, с которых печатались деньги, явно полагал, что они пойдут в обращение… и тем не менее в них все неправильно с точки зрения этой Вселенной, даже двадцатидолларовое достоинство — первое, что тебе самому бросилось в глаза. Погоди-ка. — Я порылся в другом кармане. — Ага! Тут она! — Я вытащил бумажку в десять песо королевства Мексика. Большую часть денег, которые мы накопили перед землетрясением — чаевые Маргреты, заработанные в «Панчо Вилья», — я сжег как бесполезные, но несколько бумажек оставил на память. — Погляди-ка на эту. Испанский знаешь?

— По-настоящему нет. Кое-какой технический жаргон. Ну и кухонный испанский. — Он поглядел на бумажку. — Вроде порядок.

— Посмотри внимательнее, — попросила Маргрета. — Видишь, напечатано «Reino»? А разве тут не должно стоять «Republika»? Или Мексика в вашем мире — тоже королевство?

— Нет, республика… Она осталась такой отчасти с моей помощью. Когда я служил в морской пехоте, меня сделали наблюдателем на выборах. Вы себе не представляете, как много может сделать горсточка вооруженных до зубов морских пехотинцев, если надо обеспечить честные выборы. О'кей, друзья, я покупаю вашу историю. Мексика не королевство — голосующие на дорогах, у которых нет денег даже на обед, не могут таскать с собой мексиканские деньги, подтверждающие обратное. Может, я и спятил, но я готов вам верить. Так какое же будет объяснение?

— Стив, — сказал я спокойно. — Я бы и сам не отказался его получить. Самое простое объяснение: у меня крыша поехала и все это просто результат моего воображения: и я, и ты, и Маргрета, и этот ресторан, и этот мир — все это фантом, порожденный моим горячечным воображением.

— Ты, если хочешь, валяй думай, будто мы твое воображение, а нас с Мэгги уволь. Другие объяснения есть?

— Хм… это зависит от… Ты Библию читал?

— Ну… и да и нет. Поскольку я много езжу, то мне частенько не спится в постели, а почитать кроме Гедеоновой Библии и нечего. Так что иногда читаю.

— Ты не помнишь Евангелие от Матфея, главу двадцать четвертую, стих двадцать четвертый?

— Нет, а что, должен помнить?

Я процитировал ему это место. [68]

— Это одна возможность, Стив. Смены миров могут быть знаками, посланными самим Сатаной, чтобы обмануть нас. С другой стороны, они могут быть предвозвестниками конца света и пришествия Христа во царствие свое. Вот послушай Слово:

«И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды падут с неба, и силы небесные поколеблются; Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою; И пошлет Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных Его от четырех ветров, от края небес до края их». [69]

68

«Ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных».

69

Евангелие от Матфея 24, 29–31.

В общем, все сводится вот к чему, Стив. Может быть, это фальшивые знаки бед и несчастий, предвещающие конец, а может это чудеса, знаменующие Parousia — Второе пришествие. Так или иначе мы подошли к концу этого мира. Возрожден ли ты?

— М-м-м… Не могу утверждать. Меня крестили давным-давно, когда я был еще слишком мал, чтобы сообразить, о чем идет речь. В церковь я почти не хожу, если не считать свадеб и похорон друзей. И даже если меня разок и окатили водой, то с тех пор я успел изрядно подзапылиться. Думаю, я вряд ли подхожу под требуемый стандарт.

— Да, я убежден, что не подходишь. Стив, конец света приближается, и Христос снова грядет к нам. Самое важное дело, которое у тебя есть, — да и у всех остальных — положить грехи свои перед Иисусом, чтобы он смыл их кровью своей и чтобы ты возродился в нем. Ибо не будет тебе иного предупреждения. Сперва раздастся глас трубный, и ты либо окажешься в объятиях Иисуса, счастливый и невредимый на веки вечные, или будешь сброшен в огонь и серу кипящую, чтоб мучился в них без конца.

— Вот те на! Алек, ты никогда не думал стать проповедником?

— Еще как думал.

— Знаешь, тебе не думать надо, а просто стать им. Ты говорил так, будто веришь каждому произнесенному слову.

— А я и верю.

— Я тоже так подумал. Ладно. В общем, из уважения к тебе обещаю, что основательно обмозгую это дельце. А пока будем надеяться, что сегодня Второе пришествие еще не состоится, а то у меня груз, который следует доставить по назначению. Хейзел! Дай-ка счет, милочка: мне уж давно пора смотреть дорожные картинки.

Три бифштекса стоили три девяносто, шесть кружек пива еще шестьдесят центов, то есть всего четыре пятьдесят. Стив расплатился «полуиглом» [70] — монетой, которую я видел только в коллекциях. Мне очень хотелось рассмотреть ее получше, но я не мог найти предлога.

70

«Игл» (орел) — старинная американская золотая монета в десять долларов.

Хейзел взяла ее и осмотрела со всех сторон.

— Не так уж часто появляется у нас золото, — заметила она, — чаще всего бывают «колеса», [71] а иногда и бумажки, хотя босс их не очень уважает. Уверен, что обойдешься без нее?

— А я нашел клад Старого Голландца.

— Я с тобой играю. Только пятой женой стать не собираюсь.

— Так и я согласен только разок переспать с тобой.

— А этого ты тоже не получишь. Во всяком случае за какую-то жалкую золотую пятерку. — Хейзел покопалась в кармане фартука и вынула серебряную монету в полдоллара. — Твоя сдача, дорогой.

71

«Колесо» (cartwheel) — серебряная монета крупного размера достоинством в один доллар.

Стив вернул ей монету.

— А что можно получить за полдоллара?

Хейзел взяла монету и положила ее в карман.

— Плевок в левый глаз. Спасибо. Спокойной ночи, друзья. Рада, что вы нас навестили.

На протяжении тридцати пяти миль или около того до самого Флагстафа Стив успел задать уйму вопросов насчет виденных нами миров, но никаких комментариев не делал. Его особенно интересовали мои описания воздушных кораблей, реактивных самолетов, aeroplanos. Вообще все, что было связано с техникой, казалось ему занятным. В телевидение ему оказалось труднее поверить, чем в летательные аппараты, впрочем, как и мне. Но Маргрета подтвердила, что сама видела телевизоры, а Маргрете не поверить нельзя. Меня-то еще можно принять за жулика. Но Маргрету — нет. Ее голос и манеры вызывают безграничное доверие.

Во Флагстафе, чуть не доезжая до шоссе номер шестьдесят шесть, Стив съехал на обочину и притормозил, не выключая мотора.

— Приехали, — сказал он, — если, конечно, вы настаиваете, чтоб ехать на восток. Если согласны ехать на север — милости просим.

— Нам обязательно надо попасть в Канзас, — сказал я.

— Да, я понимаю. Отсюда туда можно добраться несколькими путями, но шоссе номер шестьдесят шесть — лучше всего… Хоть в толк не возьму, чего вам понадобилось в этом Канзасе. Впереди, вон там, перекресток. Держитесь правой стороны и вперед! Пропустить его вы не сможете. Попытайтесь поймать грузовик на Санта-Фе. А где вы думаете ночевать?