Ипатия
Шрифт:
Но кто же теперь мог заменить его? Не отец ли? Человек, увлекающийся исключительно математикой, ученый, для которого нет ничего дороже треугольника и конических сечений! Как жалки все они в сравнении с этим талантливым и дерзким евреем! Все они ткут изящную паутину, но мухи не хотят оставаться в ней. Они строят воздушные замки, но люди не находят в них приюта. Они проповедуют возвышенную нравственность, но их ученики и не думают приводить ее в жизнь.
Прошло несколько минут, Ипатия заставила себя успокоиться.
Она вытерла слезы и гордо шагнула в аудиторию. Под аплодисменты всех собравшихся поднялась она на кафедру и начала свою лекцию. Будут ли повиноваться ей эти слушатели? Станут ли они исполнять ее требования? Все
О чем же вещала девушка-философ?
– Истина! Где она, если не в душе человека? Факты, предметы – все это только призраки, сотканные из материи. Через покров чувственного восприятия постигаем мы духовную истину, которая таится под случайной оболочкой. Поэтому-то философ может пренебречь фактами ради идеи, скорлупой ради ядра, телом ради души, символом которой является плоть. Для философа безразлично, были ли образы Гектора и Приама, Елены [82] и Ахиллеса [83] когда-либо доступны людскому взору, обладали ли они обычными жизненными формами. Что нам за дело, так ли говорили они и мыслили, как вещал о них слепой певец? Возможно ли утверждать, что его дивная душа унизилась до описания действительно происходивших пиршеств, плясок, ночных разбоев, преданных собак и верных свинопасов? Унизительная мысль! Так может говорить только грубая, ограниченная чернь, способная ценить только то, что доступно осязанию и зрению. Если рассуждать так, то почему не поверить книгам христиан, рассказывающим о Божестве с руками и ногами, глазами и ушами, о Божестве, которое достигло совершенства, воплотившись в сына крестьянской девушки и осквернив себя потребностями, свойственными самым низким рабам…
82
Елена Троянская. По греческой легенде – дочь Леды и Зевса, жена Менелая, похищенная Парисом, что послужило поводом к троянской войне (Гомер). После взятия Трои возвратилась к Менелаю. О ее изумительной красоте, похищении и похождениях сохранился ряд легенд.
83
Ахиллес (Ахилл). Легендарный герой Древней Греции. Сын Пелея и Фетиды, участник Троянской войны, воспетой Гомером в «Илиаде». Во время Троянской войны убил Гектора и сам был убит Парисом.
– Это ложь! Это богохульство! Священное писание не может лгать, – раздался чей-то громкий голос в другом конце зала.
Филимон не выдержал. Он слушал лекцию, не столько внимая словам Ипатии, сколько любуясь красотой учительницы, стройностью ее фигуры, благозвучием ее голоса. Первый раз в жизни вставали перед ним основные вопросы религии и философии.
«Кто я, и что я? Откуда я явился? Что могу знать? – спрашивал себя юноша, чувствуя однако, что необходимо бороться против властного очарования. – Ведь она язычница, эта чудная красавица. Ее считают пророчицей!»
Когда представился случай ухватиться за нечто осязаемое, на что можно возражать, Филимон заговорил, отчасти потому, что был возмущен богохульством Ипатии, отчасти потому, что чувствовал необходимость перейти к делу, из-за которого пришел в эту аудиторию. Раздались громкие крики:
– Выбросить монаха! Вышвырнуть этого дурака в окно!
Некоторые из наиболее отважных молодых людей перепрыгнули через скамьи и устремились к Филимону, который радостно приготовился встретить славную мученическую кончину. Но в этот миг раздался серебристый голос Ипатии:
– Господа, позвольте юноше продолжать слушать лекцию. Он простой монах, необразованный и ничего не знающий. Его ничему не учили. Пусть он сидит спокойно и, быть может, нам удастся внушить ему иные понятия.
Ипатия,
– Обратимся теперь к отрывку из шестой книги «Илиады», где я нашла подтверждение моей мысли. Все вы знаете это великое творение, но я все-таки хочу его прочесть.
И Филимон впервые услышал потрясающие строки стихов Гомера.
Она читала сцену, где описывается прощание Гектора с Андромахой.
– Вот миф. Считаете ли вы, что Гомер хотел передать грядущим поколениям такие общие понятия, как животная любовь матери и испуг ребенка? Без сомнения, глубокому взору философа позволительно усмотреть в этой сцене указания на величавую тайну, не заслуживая упрека в фантастическом произволе.
Ипатия с увлечением говорила о Гомере, объясняла те или другие сцены из его бессмертного творения и, наконец, закончила лекцию словами:
– Смейтесь, если хотите, но не ждите, чтобы я научила вас необъяснимым вещам, которые превосходят всякую науку. Они недоступны вам! Жалкие циники, идите прочь! Прочь и вы, стоики [84] , поклоняющиеся чувствам! Еще несколько дней томления в этой темнице нашего духа – и все вернется к своему первоначальному источнику: капля крови к неведомому мировому сердцу, вода к потоку, а поток к сверкающему морю. Росинка, упавшая с неба, вновь воспарит к небесам, освободившись от песчинок, удерживавших ее на земле; она растает весной, прикованная к земле морозом, и устремится вверх, паря над звездами и солнцами, над богами и отцами богов, последовательно очищаясь в различных фазах бытия, пока не достигнет того Ничто, которое есть все, и не найдет, наконец, свою настоящую родину —
84
Стоицизм (стоики). Одна из главнейших философских школ в Греции, поставившая себе задачей найти прочное разумное основание для нравственной жизни и сделать человека свободным и счастливым посредством добродетели. Наука и знание, по мнению стоиков, только средство к добродетельному поведению и достижению счастья. Основателем этой философской школы был Зенон (334—262 г. до н. э.).
Ипатия внезапно замолчала; в ее глазах заблестели слезы, и вся она трепетала от восторга. С минуту она оставалась неподвижной и сосредоточенной, глядя на своих слушателей. Ипатия надеялась зажечь их сердца родственны огнем. Потом, овладев собой, она добавила задушевным, несколько грустным тоном:
– Теперь идите, мои ученики, Ипатии нечего больше сказать вам сегодня. Ступайте, но так как Ипатия все же женщина, то избавьте ее от мучительного сознания, что она слишком много дала вам, приподняв покров Изиды перед недостойными очами! Прощайте!
Ипатия умолкла. Замер ее чарующий голос. Филимон, быстро вскочив, выбежал на улицу…
Как она прекрасна, как спокойна! Как вдохновляется она всем благородным! Не говорила ли она о невидимом мире, о надежде на бессмертие, о торжестве духа над плотью, точно так же, как говорил бы истинный христианин на ее месте? Разве такие речи можно назвать обольщением? Кто она? Служительница сатаны в оболочке ангела света? А светом она действительно была: чистота, сила воли и нежная любовь сияли в ее глазах и проявлялись в каждом движении.
Не успел Филимон сделать несколько шагов по улице, как маленький человек схватил его за руку; это был тот самый носильщик, которому он помог донести корзину с фруктами и которого он не видел с той минуты, как тот исчез в проходе под ногами толпы. Суетливый человечек схватил его за руку и, задыхаясь, проговорил:
– Боги… осыпают… своими милостями тех, кто меньше всего заслуживает этого! Ты дерзкий, глупый человек, а между тем тебе везет.
– Оставь меня, – сказал Филимон, которому вовсе не хотелось возобновлять знакомства с маленьким человечком.