Ирано-таджикская поэзия
Шрифт:
Жанр кыта (фрагмент) представляет собою небольшое (до 10-12 бейтов, обычно не более 5-7) монорифмическое стихотворение, которое формально отличается от газели тем, что в кыта первые две строки между собою не рифмуются, по содержанию кыта преимущественно носит характер размышления, дидактического высказывания, философского обобщения и т. д.
В настоящий раздел включены фрагменты, которые являются скорее всего законченной кыта (первые двадцать три отрывка) либо отрывком кыта, а возможно, и касыды. Начиная с «загадки» и до конца раздела приводятся четверостишия, которые, однако, не являются рубаи, а скорее всего – обрывками кыта либо касыды.
«Как тебе не надоело…» (стр. 55).- Безосновательно приписывается также поэту Ашрафи
«На рассвете слышу я звуки тихого стенанья…» (стр. 50).- Авторство этого стихотворения, попавшего в старинную энциклопедию «Братьев чистоты» («Ихван ас-Сафа», XI в.), определено С. Нафиси. Стихотворение написано по типу загадки.
«О время! Юношей богатым…» (стр. 57).-Это стихотворение носит автобиографический характер.
«Ожесточась, изгнал я из дому тебя…» (стр. 58).- Этот фрагмент приводится в качестве цитаты из Рудаки в стихотворении Сузани Самаркандского (XI п.), посвященном прощанню со своим сыном. Возможно, что и у Рудаки идет речь о размолвке с родным сыном (хотя соответствующий факт из его биографии неизвестен).
«Ты – лев, который стал потомком дива…» (стр. 58).- Фрагмент содержит, вероятно, восхваление коня. Возможно, это загадка (подобно нижеприведенной), а разгадка: конь, скакун.
«Ты на доске, где моют мертвецов…» (стр. 58).- Вероятно, это отрывок из автобиографического стихотворения; возможно, фрагмент траурной касыды-марсия.
«На мир взгляни разумным оком…» (стр. 60).- Отрывок сохранился в арабском переводе в известной антологии Саалиби (XII в.) и переведен С. Нафиси на фарси в стиле Рудаки.
«Как ни ласкай змею…» (стр. 60).- Приписывается также младшему современнику Рудаки – Абушакуру Балхи.
Загадка (стр. 62).- Разгадка: калам – тростниковое перо.
«Не для того свои седины…» (стр. 62).- По преданию, это стихотворение было написано в ответ на упрек, сделанный Рудаки другим поэтом – Абутахиром Хусравани:
Удивляюсь старым людям, Что бороду свою красят. Ведь крашением от смерти не избавиться, Лишь мучают себя.Как выяснил индийский ученый У.-М. Даутпота, этот фрагмент Рудаки представляет собою перевод стихов арабского лирика Али ар-Руми (IX в.).
Я красил седины не ради красавиц, Чтобы этим любви их добиться. Ведь то, что я покрасил,- это в память о юности; Когда она ушла, я надел на себя траур.КАЛИЛА И ДИМНА
. Строки из поэмы
Книга на среднеперсидском языке, представляющая собрание притч и басен, систематизированных вокруг рассказа о двух шакалах, «Калилак ва Димиак», была переводом древнеиндийской обрамленной повести «Панчатантра». Эта индийская книга, переведенная на разные языки, стала известной во всем цивилизованном мире и питала басенный репертуар многих писателей, вплоть до Лафонтена и Крылова. Знаменитый почитатель иранской старины, поплатившийся за это жизнью, будучи обвинен в ереси, Ибн ал-Мукаффа перевел в VIII в. книгу со среднеперсидского на арабский (прозой), а в X в. Рудаки целиком переложил ее на фарси стихами (под названием «Вращение солнца»). До наших дней дошли лишь несколько десятков разрозненных бейтов этого перевода.
РАЗРОЗНЕННЫЕ ДВУСТИШИЯ
«Закладывай крепко основы…» (стр. 65).- Приписывается также поэту Фаралави (современник Рудаки).
«Пусть одежда будет грязной…» (стр. 65).-Приписывается также поэту Кисаи (XI в.).
«Один только враг…» (стр. 67).- Приписывается также поэту Шахиду Балхи.
«Кто следует за вороном…» (стр. 68).- Приписывается также поэту Унсури (XI в.).
«Так как создан ты из праха…» (стр. 68).- Это двустишие воспроизводит один из бпблейско-коранических мотивов.
Носир Хисроу родился в 1004 году в Кабадияне (ныне район Таджикской ССР). Бросил высокую государственную должность надзирателя над сбором налогов и отправился странствовать в поисках правды и справедливости. «Справедливость – венец мироздания», «ищущий находит» – были его жизненными девизами. Признал правдой карматскую (раннеисмаилитскую) ересь и стал страстным ее проповедником у себя на роднне – Трансоксиане и Хорасане, выступая с разоблачением деспотизма правящей династии Сельджукидов и в защиту угнетенного люда. Гонимый, он был вынужден скрываться и умер в нищете после 1072 года (предположительно в 1088 году) в глухом памирском кишлаке Юмган (ныне территория Афганистана) на руках у своих восторженных почитателей, таджикских горцев-крестьян. Посмертная судьба его еще более трагична: преследуемый при жизни, он после смерти был объявлен исмаилитским духовенством святым, дабы имя его превратилось в олицетворение религиозного благочестия и изуверского мистицизма. Истинный облик Носира Хисроу восстановлен в социалистическую эпоху советской наукой.
Носир Хисроу гневно обрушивается на ортодоксальных богословов, буквоедов, законников, догматиков, задушивших свободную мысль: «Так как эти мнимые ученые,- пишет он в трактате «Гармония двух мудростей»,- считали врагами веры всех тех, кто обладает научным знанием о сотворенных вещах, то искатели «как?» и «почему?» стали немыми, те, кто обладал этими познаниями, хранят молчание. Невежество овладело людьми, особенно в наших краях, в Хорасане и в землях Востока… Лжеученые объявили, что философ враг веры, и в результате в нашей стране не осталось больше ни религии истинной, ни философии».
Отстаивая причинную связь предметов и явлений, Носир Хисроу ополчается против богословов, обвиняющих философов в том, что их концепция детерминизма отрицает наличие творца-бога: «Можно ли представить себе более чудовищную глупость, чем скудоумие тех, кто считает безбожником всякого, заявляющего о своем знании свойств оккамония и оксимела (напиток из меда и уксуса)… Медик, знающий эти свойства, ведь не претендует на то, что он и создал оккамоний. Если же расценивать эти научные объяснения свойств предметов как атеизм, то всякий, кто знает, что вода утоляет жажду и хлеб насыщает голодного, также должен считаться атеистом».
Сын своего времени, чья мысль была сдавлена самым тяжелым, добровольно надетым обручем веры в сверхъестественного творца-бога, Носир Хисроу в своем подвижническом правдоискательстве бросает в лицо своим гонителям гордые слова о ираве на самостоятельное мышление, больше того, об обязанности человека перед самим богом – думать и рассуждать: «Если справедливость означает осуждение насилия, терзающего угнетенного человека, тогда помочь несведущему прийти к знанию есть, несомненно, дело величайшей справедливости, ибо неведение – очевидная тирания. Приобщить людей к знанию, в котором и состоит достоинство человека, поистине означает служен не богу. Бог создал в человеке ищущую душу, беспокойную и вопрошающую: «Почему?» Бог как бы обращается к душе, говоря: «Вопрошай! Ищи, почему данная вещь такова, и не воображай, что творение тщетно». Искание, по мнению Носира, как хорошо формулирует его взгляды французский ученый Корбон,- это божественная инвеститура, а мыслящая душа для того и создана, чтобы проникать в суть вещей, вопрошать, допытываться и расследовать.