Ирландское обещание
Шрифт:
— Нет, — наконец говорит он. — Я его не убивал. Насколько я знаю, Александр Сартр не мертв, хотя я бы хотел, чтобы он был мертв!
Его последнее восклицание только заставляет меня плакать сильнее, и Лиам качает головой, обходя кровать и направляясь ко мне, его лицо краснеет от видимого разочарования.
— Жаль, что я не убил его, — свирепо рычит он. — Жаль, что я не выстрелил ему в гребаное сердце за то, что он посмел овладеть тобой, за то, что он сделал, за то, что заставил меня сделать с тобой, но вытащить тебя, убедиться, что ты в безопасности, было важнее. Ты понимаешь меня, Ана? Ты понимаешь, что я сделал, чтобы спасти тебя, что я…
Его
— Нет! — Я кричу, отползая от него. — Нет, блядь, отойди от меня! Отойди!
Пока я жива, я никогда не забуду выражение его лица, когда я кричу это. Такого выражения я никогда не видела ни у одного мужчины, кроме Александра. Я знаю это очень хорошо, потому что видела такое выражение на своем собственном лице в зеркале. Где-то между садом в доме Виктора и этим гостиничным номером Лиам Макгрегор стал сломленным человеком.
2
ЛИАМ
Я задерживаю дыхание, делая все возможное, чтобы не злиться на нее. Ее вопросы о том, был ли Александр настоящим, шокировали меня, но меня уже предупредили, что она сломлена. После всего, что с ней случилось, трудно винить ее или обижаться на это. Само по себе это меня не беспокоило, только то, когда она начала защищать Александра, и мне захотелось перегнуться через кровать и встряхнуть ее.
Я, конечно же, этого не сделал. Я бы никогда такого не сделал, и, кроме того, я знаю, что это не помогло бы делу. Это только расстроило бы ее еще больше, но я не могу понять, почему ее волнует, жив он или мертв. Он купил ее у Алексея, держал в плену в своей квартире, и, хотя я не видел никаких физических повреждений, кто знает, что еще он с ней делал?
Он позволил своему другу…женщине…приставить пистолет к ее голове и заставил меня заняться сексом с Анной. Эта ужасная женщина заставила меня довести ее до оргазма, и вместе они забрали то, что могло бы быть у меня с Анной… чтобы ни произошло между нами сейчас, у нас никогда уже не будет другого первого раза. Наш первый секс всегда будет вынужденным мероприятием под дулом пистолета. Первый раз, когда я заставил ее кончить, первый раз, когда я услышал ее вздох и стон, когда она сжалась вокруг меня, всегда будет, потому что я был вынужден это сделать. Потому что она была вынуждена позволить мне.
Как мы можем вернуться после этого к отношениям? Как кто-нибудь смог бы? Неважно, останемся ли мы незнакомцами, станем ли друзьями, снова ли будем спать вместе, поженимся и останемся вместе до конца наших дней, это всегда будет существовать. От этого никуда не деться, никуда не убежать, никак не заставить это исчезнуть. Я пытался спасти ее, и у меня получилось, в плане того, чтобы увести ее подальше от Александра, но я не смог помешать ему причинить ей боль и использовать меня для этого. Насколько я понимаю, это теперь пятно на наших отношениях, которое никогда не исчезнет.
Слышать, как она защищает его, слышать, как она спрашивает, мертв ли он, видеть, как она, блядь, кричит о нем, вызывает у меня желание протянуть руку и разбудить в ней здравый смысл, закричать на нее, что он был монстром, что любой мужчина, который купил бы женщину по любой причине, кроме как спасти ее и немедленно отпустить домой, является именно монстром, и никак не меньше. Мужчина, который сделал с ней то, что он сделал на том званом ужине, заслуживает смерти. Я не шутил, когда сказал, что жалею, что не убил его. Если бы у меня было больше времени, я бы это сделал. Я сойду в могилу, сожалея о том, что оставил Александра Сартра, дышащего и истекающего кровью, на полу в его столовой, но я также имел в виду и то, когда сказал, что доставить ее в безопасное место было самым важным для меня. Я бы сделал что угодно, отдал что угодно, вытерпел что угодно, если бы это означало ее спасение.
Вот почему, увидев панику на ее лице и услышав, как она кричит мне, чтобы я убирался, я пронзил себя до костей, почти полностью сменив гнев на горе, заставив себя почувствовать, как будто она вонзила мне нож в сердце. Однако не то, чтобы я не мог этого понять. Менее двадцати четырех часов назад я был внутри нее, меня заставляли трахать ее на чужом обеденном столе с пистолетом в нескольких дюймах от ее головы на глазах у зрителей. Очевидно, что она не хочет признавать, что Александр монстр в этой ситуации, поэтому имеет смысл, что она выбрала меня, чтобы бояться, человека, который на самом деле сделал это с ней. Больше всего на свете я хочу вернуться назад и сделать все по-другому. Принять предложение Левина и Макса пойти со мной, не будь я таким гордым, таким настойчивым, ожидая, что мог бы справиться с этим сам. Я хотел бы вернуться назад и сказать себе, что моя потребность быть ее единственным спасителем принесет нам обоим только невообразимое горе и боль. Но это сделано, и мне придется с этим жить. По крайней мере, она в безопасности. Он никогда больше не прикоснется к ней. И, скорее всего, я тоже этого не сделаю.
— Мне жаль, — тихо говорю я, чувствуя, как опускаются мои плечи, когда я смотрю на нее. — Мне жаль, что так получилось, Ана. Я понятия не имел, что он выкинет что-то подобное. Я и представить себе этого не мог. Мой план…
— У тебя был план? — Ана выплевывает эти слова, и я еле сдерживаюсь, чтобы не отпрянуть. — Ты пришел практически с оружием в руках, предполагая что? Он бы так сильно испугался тебя, что позволил бы тебе схватить меня и уйти? Типа ты такой большой и злой ирландский король?
Каждое ее слово ранит глубоко, но я позволяю этому. Я могу понять ее гнев и обиду, я также зол на себя. И часть меня почти рада видеть, как она дает отпор. В девушке, которую я встретил в России, не осталось огня, но в этой версии Аны, той, которая так кричала на меня, есть. Это больше похоже на женщину, которую показала мне София.
— Александр поиздевался над нами обоими, Ана. Я тоже зол…
— Он просто хотел, чтобы я доказала, что люблю его, — шепчет она, и ее голос мгновенно падает. — И я потерпела неудачу. Я…
— Ана… — Я провожу рукой по волосам, размышляя, как распутать все запутанные нити этого разговора и всего, что произошло. — Дело было не только в тебе. Я должен был…
Ее голова поворачивается ко мне, глаза сужаются.
— Должен был что?
Я глубоко вздохнул, с несчастным видом глядя на нее. Нам обоим так много нужно распаковать, и я не хочу делать это здесь и сейчас, но ясно, что разговор должен состояться. Я понятия не имею, как мы будем продвигаться дальше, что будет дальше, но я точно знаю одну вещь: если есть хоть какой-то шанс на что-то между мной и Анной, между нами должна быть полная честность.