Ирод Великий. Двуликий правитель Иудеи
Шрифт:
От них также требовалось в случае необходимости помогать Риму, а также пополнять его финансы. Но они все же обладали внутренней автономией; Ирод справедливо полагал, что под неизбежной сенью римского величия он мог, умело сотрудничая с державой-сюзереном, создать реально существующее Иудейское государство.
А пока что он миновал еще один очень опасный риф — стал таким же совершенно приемлемым для Октавиана, каким был для Антония. Так что три его возвращения в Иудею — после встречи с Октавианом на Родосе, при сопровождении его в Египет и на обратном пути в Антиохию — носили триумфальный характер. В Риме Ирод пользовался высочайшей благосклонностью; его владения расширились до огромных размеров. «Казалось, — размышлял Иосиф, — будто по милости Божьей чем больше была опасность, тем более блестящими были его успехи».
Однако, добавляет историк, его успехи также наводили ужас на тех, кто надеялся на противоположный результат. Особенно неприятная обстановка создалась
Последовал год очень трудных и неприязненных семейных отношений, и положение нисколько не улучшали постоянные инсинуации сестры царя Саломеи (поддерживаемой его матерью) о заговорах против него его жены-хасмонейки и тещи. «Царские жены не терпели Саломею, ибо знали ее трудный характер и непостоянство — она бывала то врагом, то другом». Они, в свою очередь, ни на минуту не давали ей забывать о своем куда более низком происхождении. Мариамна, утверждает Иосиф, не могла забыть о его простом происхождении даже в его объятиях и терпела их, сжав зубы. Бен Сира, автор Екклесиаста, мог с полным правом восклицать: "Горче смерти женщина! " (Екк. 7, 26) и "Проклятие слушающему сплетни и россказни! " (перевод мой. — В. М.). Постепенно напряжение достигло своего апогея, и Иосиф излагает страшные подробности растущих подозрений Ирода, допросов и пыток свидетелей, завершившихся арестом Мариамны, ее заключением в крепость Антония и казнью, мучительными угрызениями совести самого Ирода и его неизлечимой болезнью.
Вся эта трагическая история стала предметом множества талмудистских легенд, а в наше время она взволновала шведского романиста Пера Лагерквиста, как до него тронула Вольтера. Муки Ирода изобразил и Байрон:
Она, делившая со мной корону, ушла навеки, Забрав с собой в могилу всю радость бытия.
Я сам смахнул с родного стебля сей цветок, Чьи лепестки благоухали только для меня.
А мне осталась горькая вина, что хуже ада, И сердце гложет безысходная печаль.
Все эти муки, что грызут, не насыщаясь, Я заслужил сполна.
Не может быть сомнений относительно душевных страданий царя. Но нашим единственным источником сведений является Иосиф, по происхождению отчасти хасмоней, и он излагает события в значительной степени с хасмонейской точки зрения; и ни в коей мере не бесспорно, что Мариамна, имея веские причины ненавидеть Ирода, была невиновна в государственной измене.
Во всяком случае, положение ее матери Александры теперь стало невыносимым, и она вряд ли могла надеяться уцелеть. В сущности, она, возможно, продержалась еще около года. В 28 году до н.э. все еще лежа больным в Самарии — страдая от нарывов на шее, или от нервного расстройства, или от того и другого, — царь обвинил ее в тайных сношениях с целью подрыва их благонадежности с начальниками двух иерусалимских крепостей — новой крепости Ирода Антонии и старого хасмонейского дворца-замка Акры в Верхнем городе. Если обвинения были оправданными, с ее стороны это был шаг отчаяния, потому что оба начальника являлись старыми друзьями Ирода, а один из них, Ахиав, был его двоюродным братом. Но в целом это дело, похоже, соответствовало истине. Хасмоней при любом удобном случае неизменно затевали мятежи против идумеян, а болезнь Ирода как раз давала такую возможность. К тому же Александра, лишившаяся по злой воле Ирода сына, отца и дочери, должно быть, дошла до крайности. У нее самой могли быть собственные претензии на место монарха: хотя правящие иудейские царицы были редкостью, она вряд ли забыла, что одной из них, очень популярной среди широких слоев, была ее собственная бабка Александра Саломея. Тогда теща Ирода предпринимает первый шаг — убеждает начальников крепостей, что, поскольку Ирод вышел из строя, естественным регентом является она сама. Но они сообщили о ее подходах царю, который поспешил покончить с болезнями и отдал приказ о ее казни. Однако чистки этим не кончились, так как царь находился под впечатлением, что загнивание зашло слишком далеко.
Одним из тех, кто не устоял на этот раз, и снова из-за предполагаемой хасмонейской угрозы, был соотечественник Ирода идумей Костобар. Он стал правителем их родной Идумей вскоре после победы Ирода в 37 году до н.э. Раньше Костобару повезло выйти сухим из воды. Это случилось, когда до Ирода дошло, что он сговаривался с Клеопатрой объявить Идумею независимой и вернуть ее в язычество, которого провинция насильственно лишилась незадолго до того. Одной из тех, кто вступился за него тогда, была сестра Ирода Саломея. Впоследствии, после казни ее мужа Иосифа I за злоупотребление доверием во время отсутствия царя, ее отдали в жены Костобару. Теперь же, в 28-м или 27-м — незадолго до гибели Александры, — на свет всплыл неизвестный ранее факт. За десять лет до того, после осады Иерусалима, Ирод назначил Костобара вылавливать в городе Хасмонеев и их сторонников. Но теперь царь обнаружил, что тот не довел дело до конца. Вместо этого он тайно уберег двух юношей — сыновей некоего Бабы, — которые на самом деле были членами хасмонейского рода. Если бы даже он спас им жизнь лишь исходя из личных соображений семейной дружбы — а этого, разумеется, мы не можем установить, — его действия в случае обнаружения не могли не быть истолкованы как предательство.
Более того, Костобар совершил опасную ошибку, поссорившись с женой Саломеей. Она развелась с ним, хотя по иудейскому закону женщина не имела права на такой шаг, и теперь рассказала Ироду об оставшихся в живых хасмонейских юношах, добавив, что Костобар вместе с рядом других видных лиц готовит мятеж. У царя уже некоторое время были основания подозревать, что сыновья Бабы живы, и, когда Саломея раскрыла, где они находятся, их по его приказанию немедленно выследили и убили. Костобара, а также более значительных из его сообщников тоже казнили.
Неверность Костобара была чрезвычайно серьезным делом не только из-за вновь и вновь возникающего хасмонейского элемента — сыновья Бабы были последними, в роду не осталось ни одного мужчины, — но и из-за особого значения его вотчины — Идумеи. Это была родина Ирода, где он владел обширными землями и откуда черпал военные силы; и она протянулась вдоль самой чувствительной южной границы с ненадежными арабами.
Главный город Идумеи Хеврон, расположенный почти на краю горного хребта, проходившего посередине царства, господствовал над местностью, где плоскогорье переходит в пустыню. Место в высшей степени святейшее; его святость восходит к временам, задолго предшествовавшим появлению здесь пришедших с юга эдомитян, от которых ведут происхождение идумеяне. Теперь, когда неприятности, угрожавшие этой стороне, закончились, Ирод решил придать особое значение сему святому месту и в то же время подчеркнуть собственные узы этими святынями, задумав обширную программу строительства и пропаганды. Именно в Хеврон, согласно древним преданиям, пришел Авраам перед своим странствием в Египет; а еще говорили, что в пещерах Макпела в Хевроне похоронены Авраам, Сара, Исаак, Ребекка, Иаков и Лия. Здесь же Давид устроил свою столицу, до того как захватил Иерусалим. Вот здесь Ирод и воздвиг самый внушительный монумент. Древние гробницы к северо-западу от нынешнего города окружала высокая стена, большая часть которой все еще сохранилась как часть внешнего ограждения мусульманской мечети. Идеально подогнанные огромные каменные глыбы с чередующимися пилястрами, нишами и другими архитектурными тонкостями служат уникальным образцом удивительного сочетания массивности и утонченности, характерного для многочисленных сооружений, построенных Иродом по всему царству.
Вернувшись из Египта, Авраам разбил палатку в дубраве Мамре в двух милях от Хеврона, где поставил алтарь Всевышнему. Здесь тоже находился древний памятник Аврааму, и Ирод также с размахом перестроил его, окружив массивной оградой. Из всех героев иудейской истории Авраам, должно быть, занимал особое место в душе Ирода, потому что патриарх являлся отцом многих народов, предком иудеев, арабов и идумеев, практически всех народов, которые имели отношение к происхождению Ирода и чьи распри так часто терзали его и препятствовали единству, которого он добивался.
И все же было ясно, что успех в этом деле и, в сущности, во всех других делах для Ирода и его Иудеи зависел исключительно от римлян. В Риме битва при Акции, хотя Ирод поддерживал не ту сторону, фактически спасла репутацию восточных правителей вроде него самого, потому что устранила стимулы и лишила смысла злобную антивосточную шумиху, которая в предыдущие напряженные годы порождалась в имперской столице. А если конкретнее, то битва вопреки первым ожиданиям укрепила личное положение Ирода. Поэтому он не замедлил присоединиться к всеобщим торжествам. Послал по-царски щедрый взнос на строительство Никополя, возводимого возле Акции в ознаменование победы. Но ее надо было отпраздновать и в Иерусалиме, и для этого в 28-м или 27 году Ирод учредил Акцийские игры, впоследствии проводившиеся каждые четыре года.