Ирод
Шрифт:
Отуманенному ревностью уму его теперь стало ясно, что Антоний прельстился красотою Мариаммы, что Клеопатра приревновала его к ней и что, в конце концов, Антоний теперь решил погубить его, Ирода, чтобы завладеть Мариаммой.
— Что же еще пишет тебе евнух? — спросил он, помолчав, в надежде, хотя косвенно узнать, что может ожидать его в Александрии.
— Ничего отрадного: Антоний, кажется, совсем потерял и волю, и рассудок, а Клеопатра делается все ненасытнее, — отвечала Саломея, — ты теперь ее подданный.
— Как подданный? — испугался Ирод, хотя страх ему почти не был знаком.
— Да, подданный, но не только ты, но и Антоний ее подданный: жрецы провозгласили ее богиней Изидой, и Антоний следует за нею, во время процессии в храмах, в толпе ее евнухов и считается главным евнухом.
— Но это безумие! Ясно, что он лишился рассудка. Но почему же я подданный Клеопатры? — спросил Ирод.
— Потому, что титул ее теперь «царица царей», то есть, она повелительница всех царей Востока: пергамского, парфянского, аравийского и иудейского.
— Не может быть! — воскликнул Ирод.
— Не знаю... Мне так пишут.
— Где это письмо? Покажи мне его.
— Какой ты наивный! — улыбнулась Саломея. — Разве такие письма оставляются в руках того, кому пишутся? Если бы гонец, доставивший его мне, не возвратил его тому, кто его писал, то топор отделил бы его голову от туловища.
Ирод заметался, как пойманный зверь. Он сразу решил, что ему делать.
— Где твой муж? — спросил он.
— Он у себя, — ответила Саломея.
— Знает он все, что ты мне сообщила?
— Муж не всегда должен знать, что знает и делает его жена, — ехидно отвечала Саломея.
Для Ирода это был жестокий укол. Он понял в нем намек и, не говоря ни слова, прошел прямо к Иосифу.
— Теперь, мой добрый Иосиф, выслушай мою последнюю волю, — заключил он, рассказав все, что узнал от матери.
— О, царь! — воскликнул Иосиф. — Зачем же последняя?
— Я предвижу, что мне уже не вернуться из Египта, — мрачно отвечал Ирод. — Антоний если и не поверит клевете Александры, будто я виновник смерти Аристовула, то покажет вид, что верит ей, лишь бы иметь предлог осудить меня и казнить. Ему нужна Мариамма. Мариаммы он жаждет. Клеопатрой он пресытился. Но я люблю Мариамму, она моя и здесь, и за гробом! Я не хочу, чтобы после моей смерти она принадлежала кому-либо другому. Иосиф! — страстно продолжал он. — Клянись исполнить мою последнюю волю!
— Но в чем же она, царь мой? — спросил изумленный Иосиф.
— Слушай: как только дойдет до тебя весть, что меня уже нет в живых, тотчас же собственноручно убей Мариамму! Клянись мне!
Иосиф отступил с ужасом.
— Царь! — мог он только сказать.
— Клянись! — повторил Ирод. — Клянись и небом, и землею, что ты убьешь ее!
— Царь мой и владыка! Пощади! — взмолился Иосиф.
— Нет! Клянись! Видишь, я умоляю тебя! — И Ирод упал на колени. — Без нее нет для меня загробной жизни! Без нее я не хочу зреть лицо Саваофа! Клянись!
— Клянусь! — простонал Иосиф, также падая на колени.
XVII
Но Мариамма не была убита: час еще не настал.
Зная алчность Клеопатры и Антония, безумно тративших доходы Египта и азиатских провинций Рима, Ирод явился в Александрию с такими грузами драгоценных подарков и золота, что вполне насытил алчность своих судей, и обвинение Ирода в убийстве Аристовула осталось не доказанным. Однако Клеопатре этого было мало: как царица царей она желала завладеть и Аравией, и Иудеей.
— Ты не все отдал мне, что обещал, — говорила она Антонию после приема Ирода.
— Как не все, моя Изида? — удивился Антоний.
— А помнишь тот день в Тарсе, когда Вакх в первый раз увидел Венеру? Помнишь ночь, следовавшую за этим днем?
— Помню, все помню, мое божество.
— Валяясь у моих ног и вымаливая моей благосклонности, ты говорил: за одну ночь блаженства я отдам тебе все царства мира.
— Что же, моя царица, я и отдал тебе всю Азию, Сирию, Финикию, Киликию, Кирену, Армению...
— А Иудея и Аравия?
— Но Ирод наш союзник. Теперь нам предстоит война с Римом: сенат негодует на меня за тебя и посылает против меня Октавиана.
— И ты боишься этого ханжи-мальчишки?
— Он уже не мальчишка, царица. И вот в этой войне Ирод пригодится мне.
— Мы и без Ирода при помощи моего флота потопим в море утлые лодчонки Рима, — гордо сказала Клеопатра, — хвала Нептуну! Есть, где похоронить дерзкого Октавиана с его жалким флотом: мои Зеленые Воды напоят собою жаждущую утробу Рима... А Ирода ты теперь же пошли против аравийского царя, который отказался платить мне дань. Это моя воля!
— И она будет исполнена, моя Изида, — покорно отвечал выживший из ума дуумвир.
Таким образом, Ирод был отпущен из Египта невредимым, и Мариамма осталась жива. Однако Ироду предстоял поход в Аравию.
Воротившись в Иерусалим, Ирод, прежде всего, поспешил на половину царицы. Он так соскучился по жене, так жаждал скорее увидеть ее, услышать ее голосок, мелодия которого казалась для него милее, благозвучнее всякой музыки. Он так много думал о ней в Александрии. Глядя на Клеопатру и сравнивая в уме ее красоту с красотой Мариаммы, он находил, что такое сравнение оскорбление для Мариаммы. Разве же можно сравнивать чистое божество, его непорочную девочку с этим идолом, которая открывала свои нечистые объятия и Птоломею, и Цезарю, и Антонию, и еще, и еще кому?.. Мариамма чиста, как снег на вершине Ливана. Скорей, скорей видеть это чудное создание, холодное в своей непорочности. Неудивительно, что Клеопатра выколола на ее портрете ее чудные, ангельски ясные, невинные глаза... Этого портрета ему, конечно, не показали. Скорей, скорей к божеству!
Но Мариамма встретила его с ледяной, с подавляющей холодностью. Никогда не казалась она ему такой неприступной, такой подавляюще гордой, как в этот момент. Это было что-то чужое, незнакомое, далекое, но поразительно прекрасное, Ирод оторопел.
— Мариамма! — мог он только пролепетать, задыхаясь от волнения и страсти.
— Ирод! — был ледяной ответ.
— Что с тобой, моя царица, моя любовь?
— Любовь? — презрительно кинула Мариамма.
— Я ли не любил тебя!
— О, да! Ты дал мне сильное доказательство твоей любви тем, что приказал Иосифу убить меня! — с негодованием воскликнула Мариамма.