Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1
Шрифт:
Но беда в том, что сверхдержава не бывает ядерной, экономической или какой-либо другой в отдельности. Либо твоя страна — сверхдержава, либо нет. Если она сверхдержава, то она формирует мировую повестку дня. И не просто формирует, а при необходимости круто меняет. В противном случае она не сверхдержава. И никакие ядерные или экономические возможности тут ничего не изменят.
Точнее, они, конечно, необходимы. Но абсолютно недостаточны. Для того, чтобы стать сверхдержавой, Россия должна взять на себя миропроектную роль. Но, чтобы взять ее, необходимо признать наличие «миропроектных воль» внутри глобальной процессуальности.
Между тем есть гигантский соблазн трактовать эту процессуальность
Тут-то и нужно было бы добиваться ясности. Мол, есть одна позиция, согласно которой все подчинено объективности и только ей. А есть другая позиция, в рамках которой существует еше и воля, она же — миропроектность. В пользу одной позиции говорит то-то и то-то. А в пользу другой позиции — то-то и то-то. Если будет доказана правота одной позиции, то веер стратегий для России таков. В противном же случае он другой.
Но дискуссия развивалась в варианте классического «круглого стола». Высказывались точки зрения. Что дальше с ними делать? Как и во что их политически трансформировать?
Внутри этих самых объективных процессов обнаруживались некие «мировые центры сил». Возникал сакраментальный вопрос: на какие центры сил можно и должно ориентироваться? Нужно ли ориентироваться на все центры сил? Или на один из них (например, западный)?
Вопрос о том, на кого ориентироваться, явно преобладал над всеми остальными вопросами. «Ориентация-Запад» (читай — США) в целом, конечно, преобладала. Но в воздухе уже попахивало и «Ориентацией-Восток» (читай — Китай).
Трагедия состояла в другом: острота вопроса о том, чьим «младшим братом» нужно быть (США или Китая), лишь закрепляла сам принцип существования в качестве «младшего брата». Я не хочу сказать, что такая точка зрения на форуме тотально преобладала. Но по факту, как мне кажется, она превалировала. И как-то странно сочеталась с тезисом о сверхдержавности.
Но дело даже не в сверхдержаве. До тех пор, пока обсуждаться будет вопрос о том, НА КАКИЕ СИЛЫ ОРИЕНТИРОВАТЬСЯ, а не вопрос о том, КАК САМИМ СТАНОВИТЬСЯ СИЛОЙ, ничто не сдвинется с мертвой точки.
Между тем дискуссия в значительной степени строилась по принципу: «Да, мы сила! Мы становимся все сильнее! Мы уже стали совсем сильными! (Пауза.)…ТАК НА КОГО МЫ БУДЕМ ОРИЕНТИРОВАТЬСЯ?»
На кого-то ориентируются «зайчики»… Обсуждая, на кого будем ориентироваться, можно распушить заячий хвост, но нельзя обрасти колючками и стать ежиком. Вопрос этот — больной и абсолютно открытый. Освобождаясь от империи и нескольких поясов сверхдержавности (мировая коммунистическая система, национально-освободительные движения, страны социалистического блока, СССР), Россия демонтировала то «многоквартирное здание», в котором она могла выбрать себе «квартиру», да еще и управлять «ЖЭКом». Она скукоживалась до размера постояльца, которому в принципе нужна лишь квартирка в каком-то чужом здании. И было ясно, в каком именно. Не было бы ясно — наверное, и не стали бы разрушать СССР и все остальное.
Здание это называлось «мировая цивилизация» (читай — западная цивилизация, читай — мир под эгидой США). Прямым политическим эквивалентом метафоры здания был НАТО. Если бы Россию приняли в НАТО (например, в 2001 году, когда об этом шел наиболее серьезный разговор), стало бы окончательно ясно: есть квартирка в данном здании, и в этой квартирке надо обустраиваться.
Но возникло два обстоятельства…
Первое обстоятельство состояло в том, что квартирка, о которой зашла речь, оказалась «не ахти». Не того качества, не на том этаже, окна не
Второе обстоятельство было намного серьезнее. Оно состояло в том, что все разговоры о будущей квартирке носили сугубо риторический характер. А на самом деле России не предлагалась не только квартирка, но даже хотя бы подвальное помещение. А в это время в тот же «западный дом» въезжали новые и новые жильцы. И стало как-то не по себе.
Однако, завалив собственный гигантский дом, объяснив выселенным из дома жильцам, что им этот дом был не нужен и даже вреден, очень трудно призывать их строить гигантский новый дом заново. Это фактически почти невозможно. Участники дискуссии говорили, конечно же, не об этой невозможности, а кто о чем. Но чем разнообразнее было речеговорение, тем неумолимее сквозь него просвечивала катастрофа геополитической и историософской бездомности, изгнанности оттуда, куда рвались, растерянности и невротического отказа от признания… вины… ошибки…
Гости? Гостиный двор? Гость погостит и вернется к себе домой. А тот, у кого дома нет и кто навсегда в гостях… это… это никак не гость. Это, мягко говоря, бомж. Но бомж не будет претендовать на статус хозяина особо крупного дома, чуть ли не дома будущего. Бомж и в гости к хозяевам домов ходить не будет. И амбиций у бомжа нет. А если и есть, то, согласитесь, никак не домостроительные.
Развалили свой дом? Не получили квартиру в чужом? А как жить? Можно, конечно, лечь посреди улицы, накрыться одеялом и заявлять, что так лучше всего, потому что воздух чистый и не надо беспокоиться о состоянии коммуникаций. Но при чем тут тогда свой полюс и многополярный мир? Бомж не создает полюса.
Обида на отказ Запада предоставить России полноценную квартиру в западном доме (место в ЕС, Шенген, членство в НАТО и пр.) порождает острое желание въехать в какой-нибудь другой многоквартирный дом. Но такого дома-то, по существу, нет.
Ну, не строит Китай многоквартирный дом! Не строит, и все тут! Китай — это огромная семья, занятая строительством колоссального семейного коттеджа, а вовсе не многоквартирного дома. По габаритам коттедж больше дома, потому что семья уж очень большая. Но это все равно коттедж. При нем есть какая-то инфраструктура. Подключиться к ней можно, но это же не значит, что мы въезжаем в коттедж. В него чужих жильцов никогда не примут.
Зала с большим окном. В зале сидят люди и обсуждают проблемы (своих амбиций, к примеру). Время от времени они вдруг вздрагивают и поворачиваются к окну. К окну прижато чье-то лицо. Это лицо Бездомья. Люди бледнеют, отворачиваются, еще более судорожно начинают обсуждать проблемы своих амбиций. А что делать?
Вроде бы надо признать, что строительство своего многоквартирного дома — безальтернативно.
Но признать это — стыдно и страшно. Потому что сразу возникает вопрос: «На черта же предыдущий дом рушили? Потому что обои не устраивали?» И это очень больной вопрос. Рушили потому, что хотели въехать в чужой дом. И не в какой-то вообще, а в очень определенный. И как хотели туда въехать, так и сейчас хотят. А не получается. Ну, не получается! И с каждым годом (а теперь уже чуть ли не с каждым месяцем) все яснее, что нет для России в этом доме места вообще. Ориентируйся ты на эти силы, на другие… Понимай ты мир так или этак, а места нет.