Исцеление смертью
Шрифт:
– Ничего тут нет сексуального, Бертон, и мы это знаем: вы и я.
– Такая уж у меня сексуальная работа, что потребовались недели для ухода со службы и уговоров, чтобы получить отпуск для лечения в этой клинике.
– Что тут странного? В вашей организации особые порядки.
– Вы когда-нибудь обсуждали с агентом ФБР ваши личные проблемы? Точнее, с одним из агентов по имени Беннон, причем несколько часов подряд? А каково ждать, пока он оформит все документы и порекомендует психолога?! Должен заметить, – продолжал Бертон Баррет, – что агент Беннон – явление особенное.
– Но вы не говорите главного, Бертон. Что вас беспокоит?
– Я ведь сегодня последний день, как вы знаете.
– Да, знаю, – кивнула доктор Форрестер.
– Меня не вылечили.
– Смотря что понимать под словом «вылечить». Это слишком широкое понятие.
– Спасибо, утешили.
– У вас будет возможность регулярно возвращаться сюда. Раз в неделю – обязательно.
– Одного раза мало, доктор.
– Это лучше, чем ничего. Мы обязаны исходить из реальных возможностей.
– О, Лития! – не выдержал Бертон Баррет. – Вы мне нужны, черт побери! Этим все сказано. Не пытайтесь меня убедить, что мне больше нужен терапевт Фильбенштейн.
– Давайте обсудим ваши пристрастия. Доктор Фильбенштейн – мужчина, я – женщина, а вы, как известно, человек гетеросексуальной ориентации.
– Да вы не просто женщина, а умопомрачительная женщина. Лития, я думаю о вас, я мечтаю обладать вами. Вы знаете об этом?
– Сначала поговорим о другом. Когда впервые вы испытали чувство страдания от того, что ваши желания не удовлетворены?
Бертон Баррет лег на спину, вытянувшись вдоль дивана, и закрыл глаза. Он вспомнил няню, мать, отца… свою красную коляску. Ему она очень нравилась.
Отличная была коляска. Ее можно было сильно разогнать, толкнув ногой, или загнать в толстые, как тумбы, ноги служанки. Ее звали Фло. Она при этом визжала и кричала.
Бертону строго-настрого запретили въезжать коляской в служанку, но он повторил шутку вновь. Тогда его строго предупредили и пообещали, если это еще раз повторится, отобрать коляску. Повторилось, и коляску отобрали.
Бертон плакал, отказывался есть обед и снова обещал, умолял, что никогда-никогда не будет пускать коляску в ноги служанки. Ему поверили и вернули коляску, но ненадолго: не прошло и часа, как он вновь таранил служанку. Она испугалась, заорала, стукнула его и была уволена. Он страдал, но коляску больше не просил: знал, что не отдадут.
– Почему вы повторяли со служанкой эту в общем-то жестокую шутку? – спросила Лития Форрестер.
– Не знаю, доктор. А почему люди поднимаются в горы? Служанка все время была рядом. Впрочем, какое отношение имеет коляска из моего детства к тому, что происходит сегодня? Завтра я возвращаюсь в свой поганый город, поганый кабинет, чтобы продолжать делать поганую работу, черт побери! Вы нужны мне, Лития! Без ума от вас – вот в чем проблема.
– По какой причине, вы можете объяснить? – спросила Лития Форрестер.
– Вы, Лития, самая красивая женщина на свете.
– А ваша мать? Разве она не была красивой?
– Нет. Это была просто моя
– Одно другому не мешает. Она могла быть красивой.
– В нашей семье, так уж сложилось, мужчины женятся на некрасивых женщинах. И я не исключение. Если бы не роман с художницей из Нью-Йорка, я бы, наверное, просто свихнулся.
– Скажите, Бертон, если бы вы оказались в постели со мной, это помогло бы вам разрешить ваши проблемы?
– Вы это всерьез?! – вскричал Бертон, вскакивая с дивана будто его кнутом огрели.
Лития Форрестер загадочно улыбнулась, губы ее увлажнились.
– А вам как кажется? – спросила она с легкой хрипотцой. – Шучу я или нет?
– Не знаю… – смешался Бертон. – Вы же сами сказали…
– Но я ведь только спросила, поможет ли вам это.
– Да, конечно! – обрадовался он и, как ей показалось, достаточно искренне. – Значит, мы сможем заняться…
– Я не говорила этого, – прервала его буйные фантазии Лития Форрестер.
– Проклятие! Ну почему, почему, Лития, вы всегда даете эти дурацкие уклончивые ответы? – начал терять терпение Бертон Баррет. – Если бы кто-нибудь другой и в другом месте попытался разыграть меня, ему бы не поздоровилось. Я бы дал по роже! Серьезно говорю! Прямо по роже! А что касается моих агрессивных поступков, то в гробу я их видел! Лучше разберитесь вот с этим! – И глава оперативного отдела одной из самых мощных разведок мира расстегнул молнию на брюках.
– Я собираюсь, но не сейчас. – Поведение Бертона Баррета, казалось, ничуть не смутило Литию Форрестер. – Я вам это твердо обещаю! Но сначала вам тоже придется кое-что сделать.
Бертон Баррет смущенно замигал, заискивающе улыбнулся и, волнуясь и стыдясь, застегнул ширинку.
– Можно было оставить так, Бертон, – заметила Лития Форрестер без тени иронии. – Но мы займемся этим позже. А теперь давайте немножко выпьем и вместе напоем одну нехитрую мелодию. Я начну, а вы мне поможете.
– Все это как-то глупо выглядит, – растерялся Бертон.
– Таковы мои условия, дорогой. Если вы действительно собираетесь переспать со мной, вам придется их выполнить.
– Что это за мелодия? – спросил Бертон Баррет, беря, как говорится, быка за рога.
– Очень простая. Вот послушайте: та-та-та-та-там-та-там-там-та-та-та-та-там-там…
– Э-э, постойте. Кажется я знаю. Это из фильма…
– Абсолютно верно! А теперь давайте споем вместе. – Лития Форрестер встала из-за стола и направилась к дивану, на котором во всю длину разлегся Бертон Баррет.
Он все еще напевал этот незатейливый мотив, когда во второй половине следующего дня входил в вашингтонское здание национального пресс-клуба. Вспрыгнув на сцену, он предупредил собравшихся журналистов, что намерен сделать важное заявление.
После этого сообщил, что в Южной Америке на правительство Соединенных Штатов Америки работают семь бывших нацистов, оплачиваемых ЦРУ. Назвал их нынешние имена и точные домашние адреса с телефонами, а также их истинные имена, по которым этих нацистов вот уже много лет разыскивают израильтяне. Он пообещал в самое ближайшее время предоставить прессе фотодокументы.