Исцеление

Мишарин Борис Петрович

— Дайте нашатыря, — быстро сказал Михайлов доктору.

Врач, закрывая отвисающий рот, трясущимися руками протянул ватку.

— Да не мне, ей…

Доктор повернулся, успел подхватить оседающую фельдшерицу, и они вместе грохнулись на пол.

— Блин, цирк какой-то. Ты можешь мне объяснить толком — что здесь происходит? — обратился он к Юре.

Юра не видел его глаз, кратковременный необычный голос сопоставлял с потерей сознания и поэтому не понимал, почему упали в обморок врачи.

— Я сам не знаю, — ответил Юра, растерявшись.

— Но что-то

они здесь делают, кто-то их сюда вызвал? — раздражаясь, произнес Михайлов, помахивая нашатырем у носов врачей.

— Ты потерял сознание на балконе, я притащил тебя сюда и вызвал их, — ответил Юра.

— Блин, цирк какой-то, — повторил Михайлов.

Врачи постепенно приходили в себя, нашатырь действовал, приподнявшись на локтях, они испуганно озирались.

— Пришли в себя, горе луковые, — засмеялся Михайлов, — а вам, девушка, стрессовые ситуации особенно вредны. Вы, мадам, беременны. Да, да, не удивляйтесь, беременны, уже три дня, — он улыбнулся и продолжал, — да и вам, доктор, желательно обходиться без стрессов… при вашей-то язве…

— Но, как вы догадались? — удивился врач.

— Чего тут догадываться, — в ответ не менее удивленно произнес Михайлов, — вы же сами четко видите, что у вас стойкое возбуждение центров блуждающего нерва, так как кора подает не скорректированные импульсы на подкорку и гипоталамус, отсюда и язва на большой кривизне желудка. Я только одного не пойму: зачем сегодня вы пользовались для диагностики этим дедовским методом — у вас еще остались следы бария в желудке?

Врач открыл рот, делая рыбьи движения на суше, не удивленно, а скорее испуганно глядя на Михайлова, а тот продолжал:

— Вам, милочка, тоже понятно, что зарождающаяся жизнь видна всегда, посмотрите сами, разве это не прекрасно!? — он засмеялся, подумав, что убедил фельдшерицу не скрывать очевидное.

Она покраснела и инстинктивно прикрыла низ живота рукой, опираясь теперь всего лишь на один локоть. Они так и продолжали полулежать, не в силах предпринять что-либо, испуганные голосом и глазами, потрясенные сказанной правдой.

Доктор медленно, как бы опасаясь, поднялся, подал руку девушке.

— Мы… мы пойдем.

Они медленно, но упорно продвигались к двери, казалось за этой медлительностью стоит такая сила, которая способна наверняка сдвинуть огромную глыбу камня. Оказавшись на пороге, их сдуло, словно спринтерским ветерком.

— Блин, цирк какой-то, — уже произнес Юра, — даже сумку свою медицинскую оставили, драпая, точно цирк…

Михайлов захохотал. Так от души он уже давно не смеялся. Став успокаиваться, он посмотрел на Юру и разразился смехом вновь, показывая на разорванное вдоль бедра трико.

— Какой цирк? Напугал бабу штанами…

— Порвал, когда к тебе на балкон перелазил, — оправдывался сосед, — ладно, пойду…

Михайлов остался один в комнате и задумался, даже испугался.

— Во, блин, творится, — пробормотал он, начиная осознавать случившееся. — Помню: утро, балкон, красный свет, потом все… Уже вечер, врачи, ни хрена не помню, — ворчал про себя он, но испугался пока не этого, другого. — Я же четко видел, что она беременная, с трехдневным сроком. Как я это смог увидеть, как? Как я мог понять это, когда никогда в жизни не видел, как смог определить такой срок? Почему сейчас все это мне понятно, как школьнику таблица умножения? А этот язвенник… Я будто фиброгастроскопом, только лучше, наяву видел язву. И еще его давно сломанная лодыжка, ему я не сказал. Почему, почему и почему? — шептал про себя он.

В голове появилась сверлящая боль, такой раньше никогда не было. Михайлов обхватил виски руками, стал массировать — не помогало. «Хватит вопросов», — подумал он. Боль ушла, она не исчезла, не испарилась, именно ушла с вопросами, он это понял. Его осенило: «Я вижу больной, пораженный орган и если не будет лишних вопросов — не будет и головной боли, — это обрадовало его, — но все нужно проверить».

Николай набрал 03, назвав адрес, сообщил: «Ваши доктора на вызове сумку оставили, свяжитесь по рации — пусть заберут».

* * *

Цитропиус обдумывал последний разговор с Президентом Вселенной. Сообщив свои координаты, он получил задание, о котором давно мечтал: обследовать отдаленные уголки — Солнечную галактику.

Совсем немного оставалось свободных мест в зале Совета галактик. Очень давно Генианторус, став Президентом Вселенной, распорядился установить креслолеты по числу галактик, тем самым каждый раз напоминая Старейшинам о не изученности дальних систем.

Креслолеты, расположенные в соответствии с картой Вселенной, безмолвно свидетельствовали своим цветом о наличии или отсутствии жизни, степени разума.

Генианторус носил рубиновый шлем — признак Верховной власти и красную одежду, как и еще 15 Старейшин, свидетельствующую о высшей степени развития разума. Обладатели 78-ми оранжевых креслолетов, Старейшины, с почти такой же степенью развития, имели соответствующую одежду и оранжевые жезлы — символы власти галактик. 359 «желтых» Старейшин, рангом пониже, обычно всегда ворчали на «зеленых», имеющих в Совете совещательный голос и самое большое количество мест. Голубые и синие креслолеты всегда пустовали, первые свидетельствовали о низшей степени развития разума, вторые говорили о наличии неразумной жизни. Фиолетовый, безжизненный креслолет, указывал лишь место расположения галактики.

Цитропиус смирился с внутренней неудовлетворенностью, когда его не выбрали Старейшиной, как он того вполне заслуживал, и предпочитал далекие путешествия по неизведанным мирам. Еще давно, в молодости, уже имея рубиновый перстень, символ элиты галактики, он посетил одну из планет Солнечной системы.

На Совете Старейшин, после отчета о результатах экспедиции, он получил от Президента высшую награду — орден «Рубиновой Звезды» и почетное право изменить цвет солнечного креслолета с фиолетового на синий. О, эти сладостные минуты величия! Цитропиус представлял себя полным кавалером орденов «Рубиновой Звезды», дающими право автоматического смещения выбранного Старейшины.