Исцеление
Шрифт:
— Позвони, прошу тебя.
— Хорошо. Сделаю, что смогу, — и он отсоединился.
Нельзя было ее подкалывать, нельзя! Где твоя этика, Исаев? Разве можно надеяться на сознательность пациентов? С чего было Карташовой стать исключением? Бедолага, ее там, кажется, искромсали почем зря. А привез бы сразу, вошел эндоскопически — уже бы скакала козликом. Если бы череп и без того не раскалывался, непременно шарахнул бы себя по лбу. Только историю сохранит — и сразу наберет Пушкино.
С досадой плюхнулся на стул, пошевелил мышкой, но монитор оставался темным.
— Кто трогал? — взвыл Паша.
— А
Он шевелил мышкой, щелкал клавиатурой, стучал по монитору — ничего. Включил заново… И обреченно откинулся на спинку, глотая ругательства, способные вызвать сатану. А вслух только произнес:
— У кого-нибудь есть ручка?
Глава 7
30 апреля 10:49
#невестафранкенштейна #зож #вестисполей
Кто может похвастаться новым отверстием в организме, тот я. Теперь я могу сопеть в три дырочки. Через трубку в животе пока не научилась, но я в процессе.
01 мая 16:16
#миртрудмай
Нет, я трезва. Упала в объятия родной медицины. Аппендицит, друзья. Всего лишь он. И запущенный случай идиотизма.
Ника бы с удовольствием посмеялась и над собственной глупостью, и над потугами пошутить, если бы ей не было так больно. Смеяться, кашлять, чихать, вертеться с боку на бок… А уж о том, в каком виде она будет летом загорать, старалась вообще не думать, чтобы не разреветься. Она видела, как в Тунисе купаются арабские женщины: в купальниках, больше похожих на водолазный костюм с платком сверху. Придется заказать и себе парочку. И надо было худеть и мучиться с прессом, чтобы в итоге получить распоротое брюхо? Сама виновата. Виновата сама.
Отходила Ника медленно. Есть почти не могла, тело сковывала неприятная слабость, а к вечеру первомая начало еще и познабливать. Нет, в целом, она держалась и не раскисала. И к окружающей обстановке относилась спокойно. В конце концов, кто не ездил в детстве в плацкартном вагоне советского образца? Кто не мотался на корточках, вцепившись в ручку окна и задержав дыхание от брезгливости и смрада? Сколько ни шлифуй детскую закалку европейскими отелями и американскими кофейнями, все равно внутри каждого модника сидит ребенок, который хотя бы однажды подтирался шершавым лопухом. Поэтому к больничным условиям Ника постаралась отнестись философски. Во-первых, она недостаточно окрепла, чтобы оценить все отделение, во-вторых, мама и так неистово докапывалась до персонала, и Нике хотелось сделать вид, что она впервые видит эту женщину.
Понять маму было можно. Ей позвонила после операции медсестра, пока зашитая пациентка спала под крепким обезболиванием. Что наговорили Надежде Сергеевне, выяснить так и не удалось, однако уже на следующее утро она дежурила у больницы с мужем и Алинкой. Она возмущалась всем: от количества человек в палате до недостаточного внимания со стороны врачей. Требовала сделать ей копию истории болезни и вызвать московских специалистов. Жаждала аудиенции главврача, которого в праздники, разумеется, на месте не было. За пятнадцать минут нашпиговала тумбочку Ники так, как будто та собиралась здесь навеки поселиться. Распихала шоколадки и сторублевые купюры всем от сестер до бабульки,
Соседки по палате в открытую развлекались, наблюдая за суетой Надежды Сергеевны. Рядом с Никой лежала крупная дама, мать пятерых детей, которая попала в больницу с грыжей и одними тапочками, и за три дня муж, внезапно нагруженный семейными заботами, ни разу к ней не наведывался. Но дама блаженствовала. Она спала, довольно всхрапывая, почти круглосуточно, просила раньше времени ее не выпускать и с аппетитом уплетала унылую недосоленную пищу.
— Как же вкусно, когда готовишь не сама и знаешь, что не надо мыть посуду! — изрекала она, промакивая тарелку хлебом. — А главное — никто не вырывает изо рта и не кидается едой.
У противоположной стены положили женщину из Средней Азии с прободной язвой. Она все время звонила кому-то и долго ругалась на непонятном придыхательном языке. Пила чай со странным запахом и ела, отвернувшись от всех. Еще была молоденькая девушка, которая не вынимала из ушей наушники, стонала во сне и все время закатывала глаза. К ней, как и к Нике, приезжала мама, кормила чадо йогуртами и бульонами, в ответ получая только недовольную физиономию разной степени кислоты. Девушке повезло больше: ее аппендицит заметили сразу, поэтому во время обходов Ника с завистью смотрела на ее аккуратный животик с крошечными дырочками после эндоскопической операции.
6
Единственным развлечением были коллеги. Они слали веселые сообщения, забавные видео и пытались подбодрить человека, который скрасил день тимбилдинга сладостями и приключением. Двадцать девятое апреля вошло в историю как день, когда Карташову увезли на скорой, и все испытания отменились. Даже Веселовский прислал на электронную почту красивую фотографию пионов и подпись: «Выздоравливай скорее, отдыхай, сколько потребуется. Увидимся в офисе».
Ника убеждала себя, что это просто дань вежливости и ничего не значит, но то и дело пересматривала слова «увидимся в офисе». Неужели он все-таки ждет встречи? Преждевременно было бы ждать чего-то другого, но вдруг интуиция ее не подводила? И он правда хотел опять ее увидеть?
После обеда заглянула Лена. Она не разозлилась от того, что дегустация с треском провалилась. Зато привезла Нике приличного белья, шампуня и крем для рук.
— Ну, скоро они тебя отправят домой? — поинтересовалась она, усаживаясь на краешек кровати.
— Не знаю, но вряд ли завтра, — обреченно скривилась Ника. — Я хотела спросить, но когда Ивашкина, моя соседка, спрашивала, ее дежурный врач чуть не пришиб на месте. Орал и плевался на тему ранних прогнозов, ответственности за жизнь и прочей фигни.
— У, это они любят, — со знанием дела закивала Ленка. — Рассусоливают, сыпят терминами, а хочешь от них конкретики, сразу про ответственность.
— Ну вот. Я и решила, что если их не бесить, то быстрее про меня забудут и выпишут.
— А шов-то какой? Очень страшный?
— Там все равно повязка. Я тебе дома покажу. Но принц меня теперь в жены ни за какие коврижки не возьмет.
— Да ну, ты преувеличиваешь! У кучи звезд есть шрамы, и никому это не мешает.
— И у каких это звезд? — прищурилась Ника.