Исцеляющая любовь
Шрифт:
— А вот в этом нет никакой необходимости, — с довольной усмешкой объявил Муради. — Я уже ему позвонил, и он вылетает чартером.
«Неудачный» больной, как врачи называют жертву собственной неудачи, — самый одинокий человек в больнице.
Барни с Лорой никто не навещал. Даже разносчицы еды появлялись и исчезали с такой скоростью, словно боялись, что Лорино состояние представляет собой не злость, а какую-то чрезвычайно заразную болезнь. А с того момента, как она увидела на мониторе
По всем признакам, проблемы у ребенка продолжались более получаса, а Муради, этот якобы блистательный виртуоз, даже не придал этому должного значения. По той простой причине, что не удосужился вовремя посмотреть на экран.
И самого важного параметра они так и не знали — сколько на самом деле прошло времени от момента первой до второй оценки состояния ребенка по Апгар?
Этот интервал был главным показателем того, как долго ребенок находился в асфиксии. Если не семь минут, как утверждал Муради, а девять или десять, то шансов, что малыш будет жизнеспособным, крайне мало. И скорее всего, мозгу нанесен непоправимый урон.
Конечно, Барни рассказал жене о замеченных им тревожных признаках — цианозе кончиков пальцев малыша. Уже одно это должно было поставить под сомнение оценку, выставленную доктором по параметру «цвет кожных покровов».
— Мне нужно на него посмотреть, — твердила Лора. — Я должна сама все проверить.
— Успокойся, — сказал Барни. — Ты только что перенесла серьезную операцию. Мне обещали, что ты сможешь подняться к нему сегодня к вечеру.
Раздался стук в дверь. Следом послышался бодрый голос Сидни Гастингса:
— Доброе утро. Ну как, уже одарили врачей сигарами?
Лора ответила сурово:
— Входите и закройте за собой дверь.
— Я только что был наверху и смотрел малыша, — сообщил Гастингс. — Настоящий герой! А когда начнет сосать мамочку…
Барни оборвал:
— Сидни, не тратьте зря слов. Вы прекрасно понимаете, что рано или поздно Лора сама поднимется к нему и выяснит, как обстоят дела на самом деле. Так что будет лучше и честнее, если вы нам скажете правду.
— Не понимаю, о чем вы?
— Перестаньте, Сидни, — перебила Лора.
— Сколько на самом деле потребовалось времени, чтобы он задышал?
— Я еще не видел записей…
— Ложь! — рявкнул Барни. — Небось целый час их изучали!
— Послушайте, Ливингстон, — ответил врач ровным, но сердитым тоном, — я не позволю вам разговаривать со мной в таком тоне. Меня здесь не было, и я не могу отвечать за все недочеты, которые могли иметь место.
— Ага! — ухватилась Лора. — Стало быть, вы признаете, что недочеты были!
— Простите, Лора, я понимаю, у вас была трудная ночь. Но я просил бы не обращаться со мной как с преступником на суде.
Барни сделал титаническое усилие, чтобы не взорваться.
— Сидни, поймите: все, что
Чувствуя ужасную неловкость, Гастингс произнес как по писаному:
— Доктор Муради и доктор Болл — безукоризненно добросовестные специалисты. И раз они зафиксировали, что дыхание восстановлено на седьмой минуте, то, значит, так оно и есть. А если вы намерены продолжать общение в таком тоне, то вам придется найти себе другого доктора.
Он повернулся и вышел.
— Сукин сын! — сказал Барни.
Лора протянула руку и тронула его за плечо:
— Барни, немедленно раздобудь мне каталку!
Они опустили кувез, чтобы Лора могла осмотреть малыша, не вставая с кресла. Она проверила цвет пальчиков на руках и ногах, долго слушала грудную клетку, потом взяла шпильку и провела по крохотной подошве.
Барни подумал: «Слава богу, хоть какие-то рефлексы есть!»
Последний тест был самым решающим. Будет ли он сосать? Если мозг поврежден настолько, что малыш не может сосать, это будет означать, что его шансы вырасти в нормального человека равны нулю.
Она взяла его на руки и поднесла к груди. Потом посмотрела на Барни и заплакала от счастья.
— Все в порядке. С ним все будет в порядке.
Они поспешили выписаться домой, как только разрешили врачи. Все трое.
— Ну, Кастельяно, — сказал Барни, стараясь приободрить жену, — хорошо время провели? Никогда не думал, что со мной так будут обращаться. Но самое главное ты держишь на руках. Гарри Ливингстон, вес три шестьсот, будущий чемпион мира!
Однако в глубине души оба таили тревогу.
Они знали, что их чудесный Гарри будет расти, улыбаться, резвиться в песочнице, и все равно им еще долго придется гадать, научится ли он когда-нибудь писать свое имя. Только время сможет развеять эти сомнения. Даже у врачей не на все есть ответ.
55
Кто бы мог предугадать, что несостоявшийся священник-иезуит, страшащийся общественного порицания, робкий и невинный, станет самым уважаемым и богатым человеком на Гавайях?
Но такова была счастливая судьбы Хэнка Дуайера, доктора медицины.
Больше того: он не только преуспевал сам, но и не ленился делать добро другим. Люди, молившиеся на него, называвшие в его честь своих детей и всегда вспоминающие его добрым словом, исчислялись тысячами.
Он мудро решил больше не жениться. Но конечно, отнюдь не намеревался блюсти целибат.