Исцеляющая любовь
Шрифт:
Два прошедших лета он только смотрел, прижавшись носом к стеклу, на жизнь за окном, к которой мысленно жаждал присоединиться, но не чувствовал себя ее органической частью.
Может быть, он и выбрал патологию, чтобы освободить себя от необходимости сообщать ближайшим родственникам, что родной им человек терпел страдания, от которых его нельзя было избавить?
Как-то июльским утром босс спросил Сета, не идет ли он в буфет пообедать.
— Если да, то купи мне в киоске еще один экземпляр «Трибюн». Там на спортивной странице
— Поздравляю! — ответил Сет. — Одного экземпляра хватит, сэр?
Тот добродушно улыбнулся:
— Слушай, Сет, я тебя сколько раз просил называть меня Томом? Мы тут не клерки в конторе! Да, одного экземпляра хватит. Думаю, жена уже купила штук десять.
— Ладно. Спасибо… Том.
В разгар обеденного перерыва лифт был забит медсестрами, отправляющимися перекусить, и ухлестывающими за ними докторами.
Спустившись вниз, Сет заглянул в киоск, купил нужную газету и как раз начал листать «Ньюйоркер», когда с ним поравнялась троица хорошеньких медсестер.
Одна заметила его и воскликнула:
— Боже мой! — Она улыбнулась и — о чудо! — окликнула его по имени: — Сет, Сет Лазарус! Глазам своим не верю. Неужели это ты? — Она повернулась к подругам. — Девчонки, вы не поверите: это тот самый парень, о котором я вам только что говорила. Он закончил школу экстерном, и вот, посмотрите, — уже стал доктором!
Тут Сет вспомнил, что на нем халат, а прямоугольная пластиковая бирка на нагрудном кармане гласит: «Доктор Лазарус».
— Бог мой, даже не верится, что это ты, Сет! — продолжала ворковать девушка. — А меня ты наверняка не помнишь. Да и с чего бы? Я пересдавала экзамен по химии, чтобы поступить в медучилище, а ты всем помогал с лабораторными работами. Мне — больше всех. И вот, полюбуйся: я теперь медсестра!
Сет не привык к такому вниманию к собственной персоне.
Он лишился дара речи, но не зрения, а поэтому без труда прочел имя на ее кармашке, после чего призвал на помощь всю свою находчивость, чтобы изобразить из себя дамского угодника.
— Как я могу забыть Джуди Гордон и ее деликвентный взгляд?
Сестры фыркнули.
— И что это означает? — спросила одна.
— О, — протянул Сет, немного смутясь от собственного цветистого красноречия, — это такой химический термин. Он означает «растворяющийся».
Джуди улыбнулась:
— Сет, я польщена, что ты меня помнишь. Кстати, познакомься — мои подруги: Лилиан и Мэгги.
— Очень приятно, — сказал он. — В каком вы отделении?
— В «О», — посерьезнела Джуди.
— Онкология? Это дело серьезное, — кивнул Сет, — Подозреваю, большинство ваших пациентов уже никогда не выйдут из этих стен.
— Угадал, — под дакнула девушка. — Временами это и впрямь тяжко. На нашем этаже жуткая текучка среднего персонала. А ты где, Сет?
— Я в патологоанатомической лаборатории. И кстати я еще не врач. Я тут только на лето.
На протяжении всего разговора Сет судорожно соображал. Это был его шанс, и упускать его он был не намерен.
— Вы не обедать идете? — спросил он.
— Ой, — разочарованно протянула Джуди, — только что оттуда. Нам пора в отделение. Может, в другой раз как-нибудь встретимся?
— Давай завтра пообедаем вместе? — предложил Сет.
— Отлично! — Джуди Гордон улыбнулась.
Три девушки двинулись в сторону лифта, а Джуди, обернувшись, крикнула:
— Завтра у киоска что-нибудь около четверти первого! Хорошо?
Он утвердительно помахал в ответ. После этого они скрылись в лифте.
Какое-то время Сет стоял в оцепенении. Он вспомнил не только Джуди, но и то, как пытался пригласить ее на свидание. Только в тот раз он так и не смог раскрыть рта.
Сет, как всегда, дождался окончания часа пик. В половине восьмого он вошел в автобус, где было уже не так душно и можно было сесть и почитать.
Когда он наконец добрался до места, солнце уже клонилось к закату, и газоны и клумбы скромного пригорода купались в его ласковых вечерних лучах. Всех соседей Сет знал по именам и фамилиям, с тех пор как работал почтальоном в старших классах.
Он дошел до местной площади, где с тридцатых годов располагалась и лавка «Мясо и гастрономия от Лазаруса». Через витринное стекло он увидел, как отец нарезает сыр «Гауда» для миссис Шрайбер, и помахал обоим. Затем через заднее крыльцо поднялся в квартиру на втором этаже. Мама нежно обняла его.
— Привет, дорогой. Что у тебя нового?
— Мама, — нехотя ответил он, исполняя давно заведенный ритуал, — там, где я работаю, ничего не может быть нового. В патологоанатомическом отделении только мертвые пациенты.
— Знаю, знаю, но вдруг ты открыл новое средство от смерти? Такое ведь может произойти?
Он улыбнулся:
— Ты узнаешь об этом первая. У меня есть минутка принять душ перед ужином?
Рози кивнула и вернулась на кухню.
Горячий душ был для Сета профессиональной необходимостью. Его одежда и кожа, казалось ему, пропитывались запахом смерти, и каждый вечер, приходя из клиники, он яростно тер себя мочалкой.
В девять вечера Нэт Лазарус, как всегда, запер лавку, и уже через пять минут семья была за столом.
— Итак, мой мальчик, — спросил отец, — что у тебя новенького?
— Открыл лекарство от рака, — ответил сын с бесстрастным выражением лица.
— Чудесно, — пробормотал тот, больше поглощенный газетным репортажем о вчерашнем бейсбольном матче. — Говорю вам, — внезапно объявил он, — скоро «Кабс» выиграет чемпионат. Голову даю на отсечение!
Все еще под впечатлением сегодняшней встречи, Сет со смехом добавил:
— Кроме того, я нашел лекарство от болезней сердца, а завтра, глядишь, изобрету что-нибудь и от обычной простуды.