Ищейки в Риге
Шрифт:
Валландер поднялся.
— Хорошо было бы отвертеться, — сказал он.
— Отвертеться от чего?
— От выяснения, кто застрелил тех двоих из спасательного плота.
— Посмотрим, что скажет Стокгольм, — покачал головой Бьёрк.
Валландер вышел из кабинета. Комнаты Мартинссона и Сведберга были все еще открыты. Он взглянул на часы. Почти половина десятого. Он спустился в подвал. Там на деревянных козлах стоял красный спасательный плот. При свете мощного фонарика Валландер тщательно осмотрел его, но не нашел ни названия фирмы, ни страны-производителя.
Вдруг его внимание привлек обрывок веревки. Она отличалась от тех, которыми плот крепился к козлам. Валландер осмотрел ее. Похоже, ее перерезали ножом. Объяснения этому тоже не находилось. Он попытался представить себе, какие выводы сделал бы Рюдберг, но в голове было совершенно пусто.
В десять комиссар вернулся в кабинет. Ни Мартинссон, ни Сведберг не ответили, когда он позвонил им. Он придвинул к себе блокнот и начал составлять краткий перечень того, что ему известно о двух убитых людях со спасательного плота. Итак, они из Восточной Европы, их убили выстрелом в сердце с близкого расстояния, затем на них надели пиджаки и поместили на спасательный плот, который до сих пор не удалось идентифицировать. К тому же этих людей пытали. Валландер отодвинул блокнот. Его вдруг озарила мысль. Когда людей пытают и убивают, рассуждал он, то трупы скрывают, закапывают в землю или, привязав к ногам груз, топят на дне моря. Сбросить их на плот означает для убийцы слишком большой риск.
А если он это сделал нарочно? Предположим, хотел, чтобы тела обнаружили? А разве спасательный плот не свидетельство того, что убийство произошло на корабле?
Валландер смял верхний листок из блокнота и выбросил в мусорную корзину «Я пока слишком мало знаю, — думал он. — Рюдберг посоветовал бы набраться терпения».
Зазвонил телефон. Часы уже показывали четверть одиннадцатого. В тот самый миг, когда Валландер узнал голос своего отца, он вспомнил, что обещал сегодня встретиться с ним. В десять он должен был на машине приехать в Лёдеруп и забрать отца. Затем они собирались отправиться в Мальмё, в магазин, где продаются холсты и краски.
— Почему ты все не едешь? — раздраженно поинтересовался отец.
Курт Валландер решил объяснить все как есть.
— Прости, — сказал он, — но я совершенно забыл.
В трубке надолго повисла тишина, прежде чем отец наконец произнес:
— По крайней мере это честный ответ.
— Я могу приехать завтра, — сказал Валландер.
— Тогда отложим до завтра, — заключил отец и положил трубку.
Валландер написал себе записку и приклеил на телефон. Завтра-то уж он не забудет.
Затем позвонил Сведбергу. Снова никто не отвечает. Зато ответил Мартинссон, он только что вернулся. Валландер вышел в коридор и столкнулся с ним.
— Знаешь, что я разузнал сегодня? — начал он. — Что плот практически невозможно идентифицировать по внешнему виду. Все модели выглядят совершенно одинаково, и только эксперты могут их различить. И вот я поехал в Мальмё и обегал разных импортеров.
Мартинссон и Валландер пошли в столовую выпить кофе.
— Так, значит, теперь ты знаешь все о спасательных плотах, — сказал Валландер.
— Отнюдь. Только кое-что. Но я так и не узнал, где был изготовлен этот плот.
— Странно, что на нем не указаны ни его технические характеристики, ни страна-производитель, — заметил Валландер. — Обычно на спасательных средствах бывает полно всяких надписей.
— Я согласен с тобой. И импортеры из Мальмё тоже. Но решение проблемы все же есть. Береговая охрана. Капитан Эстердаль.
— Кто это?
— Пенсионер, всю свою жизнь командовавший таможенным судном. Пятнадцать лет в Арчёсунде, десять в Грютских шхерах. Затем переехал в Симрисхамн, где и вышел на пенсию. За все эти годы он составил собственный реестр всех типов судов. Включая резиновые лодки и спасательные плоты.
— Кто тебе рассказал о нем?
— Мне повезло, когда я позвонил в береговую охрану. Парень, с которым я говорил, служил на одном из катеров, где Эстердаль был капитаном.
— Отлично, — сказал Валландер. — Возможно, он нам поможет.
— Если он не поможет, не поможет никто, — философски изрек Мартинссон. — Он живет за городом у местечка Сандхаммарен. Я думаю привести его сюда, чтобы он мог осмотреть плот. Что-нибудь новенькое есть?
Валландер рассказал о выводах, к которым пришел Мёрт.
Мартинссон внимательно слушал.
— Это означает, что нам, возможно, придется работать с русской милицией, — сказал он, когда Валландер закончил. — Ты по-русски хоть что-нибудь знаешь?
— Ни единого слова.
— Но это также может означать, что нас вообще устранят от этого дела.
— Надежда умирает последней.
Мартинссон вдруг задумался.
— На самом деле мне иногда кажется, — сказал он, помолчав, — что я с удовольствием устранился бы от расследований некоторых преступлений, настолько они отвратительны. Настолько кровавы и непостижимы. Когда я учился на полицейского, нам так и не объяснили, как следует относиться к трупам замученных людей на спасательных плотах. Смысл этого преступления ускользает от меня. А ведь то ли еще будет.
В последние годы Курт Валландер и сам часто думал то же. Быть полицейским становится все труднее. Они живут во времена таких преступлений, о которых раньше никто и не слышал. Он знал: многие полицейские увольняются, чтобы служить в охране или работать в частной фирме вовсе не из материальных соображений. На самом деле большинство полицейских ушли из полиции из-за чувства неуверенности.
— Думаю, надо пойти к Бьёрку и попроситься на курсы повышения квалификации по обращению с жертвами пыток, — сказал Мартинссон.
Валландер услышал в его словах не иронию, а лишь горькое недоумение, которым терзался и сам.
— Видимо, каждое поколение полицейских говорит что-нибудь в этом роде, — сказал он. — И мы конечно же не исключение.
— Не помню, чтобы Рюдберг когда-нибудь жаловался.
— Рюдберг был исключением. Прежде чем ты уйдешь, я хочу спросить тебя еще кое о чем. Этот человек… что звонил, — ничего не выдавало в нем иностранца?
— Нет, — твердо ответил Мартинссон. — Он из Сконе. И точка.