Исчезающий город
Шрифт:
Ботинки Ларри заскользили по полу. Он с силой толкнул тачку еще раз, не сгибая колен, вскинув все тело кверху. Он толкал тачку по кренившемуся полу, напрягая все силы, но, в конце концов, достиг сцепления и двинулся вперед. Он перекатил тачку через край ямы и выпрыгнул прямо в гостиную, подальше от разверзавшейся позади него воронки, потом завернул за угол и ринулся к входной двери.
В тусклом свете догоравшего над пустыней дня Ларри добрался до внутреннего дворика. Прочь отсюда, в сторону заката, подальше от рушащегося дома, к оседающей земле.
Лужайка перед домом – галька пополам с грязью и голые кусты – исчезла. Все до самой канавы представляло собой зияющую яму. Земля перед ним полностью канула в никуда, а вместе с
У Ларри едва хватило времени, чтобы осознать случившееся, когда последовал еще один толчок – последний и самый ужасный, хоть он тогда об этом не подозревал. На несколько шагов впереди песок потянуло вниз. Ларри обожгло ладони – это деревянные ручки тачки вырвало из его рук. Глаза Элизабет Беннет злобно сверкнули оранжевым пламенем, когда она исчезала в пустоте вместе с другими обожаемыми им героями. Ларри смотрел, как все доказательства того, что он когда-либо существовал, падали в разверзнувшуюся бездну. Он таращился на уходившую из-под его ног землю, на звезды и пустоту, ринувшиеся вверх от него.
Когда земля исчезла у него из-под ног и он стал падать в глубокое ничто, Ларри все еще не мог поверить тому, что видел. Да, он тоже не верил в реальность гор, но тем не менее они существовали в пределах прямой видимости, пусть и всего лишь несколько секунд.
Глава 2
Ниланджана Сикдар разглядывала бактерии. Бактерии же не обращали на нее никакого внимания – они бесчувственно вибрировали.
Эксперимент касался побочного продукта жизнедеятельности бактерий, вещества, способного применяться как пестицид в промышленных масштабах. Но в этот момент Ниланджану куда больше беспокоило, почему бактерии размножались лишь с одной стороны чашки. Это не обязательно что-то означало, хотя и могло что-то означать. Что угодно могло что-то значить для кого-то. Но все это казалось каким-то неровным. Необычным. Ей захотелось передвинуть часть бактерий на другую сторону чашки, но это было бы ненаучно, да и, в любом случае, бактерии довольно трудно толкать. Возможно, стоит слегка наклонить чашку – просто чтобы переместить какие-то колонии бактерий на чистую сторону. Тогда все станет выглядеть ровнее. Это будет столь же ненаучно, но все же будет казаться аккуратнее. Нет, она не может это сделать. Вручную изменять поведение бактерий – это ошибка. Ниланджана вздохнула. Бактерии распределяются неровно. Она научится справляться с этим, как научилась справляться со всем, с чем сталкивалась в своей жизни.
Если прожить, как она, почти четыре года в городе вроде Найт-Вэйла, всегда обнаруживаешь массу всего, с чем приходится справляться. С появлением мстительных призраков. С попытками похищения любопытными инопланетянами. С городскими праздниками, сопровождающимися пугающим числом жертв. Со всем этим справляться она научилась. Но все же бактерии беспокоили ее больше, чем она была готова в этом признаться.
Ниланджана наклонила чашку. Она никому ничего не скажет. Бактерии упрямо оставались в левой части чашки. Она сделала несколько пометок в тетради, которая лежала так, что чашка с микроскопом располагалась четко по линии ее раскрытия. Закончив писать, Ниланджана положила ручку на место, у края страниц. Больше у нее на столе ничего не было. Для работы ей нужны были лишь эксперимент и тетради, а если ничего не требуется, то нет причин и что-то заводить. Ее стол представлял собой радовавший глаз пустотой прямоугольник с микроскопом и тетрадью, расположенными ровно по центральной линии.
А еще с тоненькой струйкой питательного раствора, косо стекавшей к краю.
– Черт! – сказала она.
– Что? – отозвалась Луиза.
Ее стол стоял рядом со столом Ниланджаны. Эксперимент Луизы имел какое-то отношение к ее очевидному разочарованию в картофеле, и она, даже повернув голову в сторону Ниланджаны, продолжала демонстративно хмуриться на кучку клубней, лежавшую на ее столе. У нее на столе не было беспорядка – просто любой стол показался бы захламленным по сравнению с рабочим местом Ниланджаны. Поэтому стол Луизы выглядел именно так. На нем возвышалась стопка бумаг, грозившая рухнуть и завалить все вокруг, а картофелины лежали неопрятной кучей, располагаясь в случайном порядке, дабы не повлиять на результат эксперимента, каким бы он ни был.
– Да нет, – ответила Ниланджана. – Ничего. Просто вырвалось. В смысле, совсем чуть-чуть. – Она показала.
– Ты меня чрезвычайно разочаровала, – заявила Луиза.
– Что?
– Извини, это я картофелине. Мне нужно выдавать словесное напоминание о моем разочаровании через заданные промежутки времени вместе с его визуальными проявлениями. Просто на тот случай, если картошка реагирует по большей части на звуки.
– А она вообще-то реагирует на звук?
– Есть только один способ это выяснить, – бодро ответила Луиза. Лицо ее оставалось грозным и нахмуренным. Она покачала головой. – Ты не до конца используешь свой потенциал.
– А у картошки есть потенциал?
– Нет, не у нее. У тебя, Нилс. Какой ты вообще эксперимент ставишь?
– Вот, погляди, это на самом деле интересно. Я регулирую водородный показатель этого питательного раствора пошаговым изменением каждого…
– Нилс, разве это наука?
– Да.
– Правда? Ой, а я до сих пор не уверена в том, что такое наука. Судя по словам, это больше похоже на какое-то представление. – Луиза ткнула картофелину, и та скатилась на край кучки. Она или не заметила этого, или же ей было все равно. – В любом случае, тебе не надо тратить время на небольшие эксперименты вроде этого. Необходимо работать над более масштабными и более престижными проектами. Такими, за которые получают награды. Вроде Лучшего научного приза. Или же приза «Полезная наука» от Общества полезных ученых. Вот посмотри на меня и на эти картофелины.
Она жестом пригласила Ниланджану взглянуть, но Ниланджана уже и так на них смотрела и открыла глаза еще шире, чтобы показать, что смотрит еще внимательнее.
– Ты знаешь, сколько грантов я получила на эти штуки с картошкой? Все идет по плану. Я могу посвятить остаток своей карьеры разочарованию в этих картофелинах, при этом получая все необходимое внимание со стороны крупных средств массовой информации.
Ниланджану не очень интересовали научные гранты и премии. Существовало много богатых ученых, чья известность была раздута бульварной прессой, но в науку она пошла совсем не поэтому. Ей просто хотелось изучать окружающий мир. Она испытывала высшее счастье, каждый день приходя в лабораторию, работая со своими бактериями и разрабатывая дополнительные, некоммерческие субстанции, приносящие пользу обществу, вроде лекарственных средств или пестицидов.
Последние три года она изучала эти бактерии с целью получения естественного пестицида. Раньше фермеры в своем большинстве избавлялись от насекомых, сжигая их, но это оказывало неблагоприятное воздействие на культуры, в которых обитали насекомые. Ей удалось совершить несколько прорывов. В начале этого года она смогла создать аэрозоль для удаления со стволов деревьев жуков-короедов, но при контакте с аэрозолем жуки обычно визжали. Они визжали очень громко, и это вызывало отвращение. Поэтому Ниланджана пыталась улучшить исходную формулу.
Наука для нее была процессом, ведущим к совершенству. Каждый ответ порождал новые вопросы, каждый из которых приносил все новые и новые ответы. Ей хотелось заполнить пустой круг человеческих знаний фактами и доказательствами, чтобы не приходилось доказывать недоказуемое с помощью предположений и легенд. Чем меньше в жизни относится к области мифов, тем лучше становится человечество. Если бы за это давались призы или денежные гранты – прекрасно. Но Ниланджана не нуждалась в поощрениях. Она стремилась к научному порядку и стройной системе знаний.