Исчезновение слона
Шрифт:
Она не закрывала дверь в туалет, поэтому я, сидя на краю стола, видел ее со спины. Она уже сняла халат, под короткой синей шерстяной юбкой были видны красивые ноги. С маленькими ямочками под коленками.
— На что вы смотрите? — спросила она, подправляя перед зеркалом помаду бумажным платочком.
— На ноги, — ответил я.
— Понравились?
— Неплохо, — честно ответил я.
Она улыбнулась, положила помаду обратно в косметичку, вышла из туалета и закрыла дверь. Затем поверх белой кофточки накинула бледно-синий кардиган. Мягкий и легкий на вид, словно
— Вы на меня смотрите? Или о чем-то задумались? — спросила она.
— Я подумал, что у вас отличный кардиган, — сказал я.
— Да, он недешевый, — сказала она. — Хотя обошелся мне не так уж и дорого. Я раньше работала продавцом в бутике, могла все, что угодно, купить по скидке сотрудника.
— А почему ушли из бутика и перешли в стоматологический кабинет?
— Мало того что зарплата была небольшой, все деньги тратила на одежду. В этом смысле лучше работать здесь. Мне даже кариес бесплатно лечат.
— Ясно, — сказал я.
— А у вас неплохой вкус в одежде, — сказала она.
— У меня? — переспросил я и посмотрел, во что одет.
Я даже толком не мог вспомнить, какую одежду выбрал с утра. Бежевые хлопчатобумажные штаны, купленные еще в студенческие годы, синие кроссовки, которые я не стирал уже месяца три, белая рубашка поло и серый твидовый пиджак. Рубашка поло была новой, а пиджак навсегда утратил форму оттого, что я вечно хожу, засунув руки в карманы.
— Ужасный вид.
— Но вам идет.
— Предположим, что так, но вряд ли это можно назвать вкусом. Просто стараюсь быть непохожим на остальных, — сказал я с улыбкой.
— Может, стоит купить новый пиджак и отказаться от привычки держать руки в карманах? Ведь это же привычка? Жалко, хороший пиджак, форму теряет.
— Уже потерял, — сказал я. — Может, дойдем вместе до станции, если вы закончили работу?
— Договорились, — сказала она.
Я щелкнул кнопкой на магнитофоне и усилителе, выключил свет, закрыл дверь на ключ, и мы направились вниз по длинной дороге, ведущей к станции. Я ничего не ношу с собой, поэтому, как обычно, засунул руки в карманы пиджака. Несколько раз, после ее замечаний, я пытался переместить руки в карманы брюк, однако так ничего и не получилось. Когда руки в карманах брюк, чувствую себя не в своей тарелке.
Сумку она держала за ручку, слегка покачивая левой рукой, словно отмеряя ритм. Оттого что прямо держала спину, она казалась даже выше и шла гораздо быстрее меня.
Благодаря безветренной погоде на улице было тихо. Даже выхлопы проезжавших мимо грузовиков и шум стройки доносились чуть слышно, словно проходили через многослойный фильтр. Ее каблучки звонко постукивали в воздухе весеннего туманного вечера так, будто где-то ритмично заколачивали гладкие клинья.
Я шел, ни о чем не думая, прислушиваясь только к этому звуку, поэтому чуть было не столкнулся со школьником, выскочившим из-за поворота на велосипеде. Если бы она не остановила меня, резко схватив левой рукой за локоть, думаю, мы столкнулись бы лоб в лоб.
— Надо же смотреть, куда идете, — сказала она с возмущением. — О чем вы думали?
— Ни о чем, — сказал я, глубоко вздохнув. — Просто шел.
— Что вы за человек! А сколько вам лет?
— Двадцать пять, — сказал я. — В конце года исполнится двадцать шесть.
Она наконец отпустила мой локоть, и мы продолжили наш путь по дороге вниз. На этот раз я как следует сосредоточился на том, куда иду.
— Кстати, а я так и не знаю, как вас зовут.
— А я разве не сказала?
— Я не слышал.
— Мэй, — сказала она. — Касавара Мэй.
— Мэй? — переспросил я с удивлением.
— Так же, как и май.
— Вы родились в мае?
— Нет, — сказала она, покачав головой. — День рождения двадцать первого августа.
— Тогда почему вас назвали Мэй?
— Хотите знать?
— Ну, в общем, да, — сказал я.
— Не будете смеяться?
— Думаю, что не буду.
— В нашей семье держали козу, — сказала она как ни в чем не бывало.
— Козу? — переспросил я, еще больше удивившись.
— Вы знаете, что такое коза?
— Знаю.
— Это была очень умная коза. Дома к ней относились как к члену семьи.
— Коза Мэй, — сказал я, словно повторяя за ней.
— Я из крестьянской семьи, шесть девочек, а я младшая. Наверное, было уже все равно, как назвать шестого ребенка.
Я кивнул.
— Зато легко запомнить. Коза Мэй.
— Наверное, — сказал я.
Когда мы дошли до станции, я пригласил поужинать Касавару Мэй в благодарность за то, что она принимает наши звонки, но она сказала, что встречается с женихом.
— Ну, тогда в следующий раз, — сказал я.
— Да, с удовольствием, — сказала Касавара Мэй.
Ее бледно-синий кардиган исчез, словно его поглотила толпа спешащих с работы людей. Убедившись в том, что ее больше не видно, я, не вынимая рук из карманов пиджака, пошел по направлению к дому.
После того как Касавара Мэй ушла, мне опять показалось, что меня накрыло сплошной, без малейшего просвета, серой тучей. Подняв голову, я увидел, что тучи все еще на месте. К мутному серому цвету примешался ночной синий. Если не присматриваться, то и не разглядишь, что там есть тучи. Однако они по-прежнему покрывали небо, словно затаившееся огромное слепое животное, которое заслонило собой и луну, и звезды.
Похоже на прогулку по дну моря, подумал я. И спереди, и сзади, и справа, и слева все одинаково. И тело еще не совсем приноровилось к давлению и манере дыхания.
Оставшись один, я совершенно утратил аппетит. Ничего не хотелось есть. Не хотелось и возвращаться домой, а больше идти было некуда. Ничего не оставалось, как просто идти по улице, ожидая, пока что-нибудь не придет на ум.
Время от времени я останавливался: посмотрел на афишу фильмов Каннского фестиваля, на витрину магазина музыкальных инструментов, а все остальное время разглядывал лица прохожих. Несколько тысяч человек появлялись передо мной, а затем сразу исчезали. Мне казалось, что они перемещаются с одного края сознания на другой.