Исчезновение
Шрифт:
Преступник, виновный в безвременной смерти маленькой девочки, был казнен за свое злодеяние много лет назад, однако, умирая, он так и не сообщил о местонахождении тела, оставив тем самым неизбывную боль в душе членов семьи. И теперь наконец их милая малютка вернулась домой. Наши злейшие враги, немцы, сами того не ведая, раскрыли трагическую тайну, которая тяготела над городом более двух десятилетий. Но пусть они знают: они могут разрушить наши дома, разметать могилы, однако им не сломить духа жителей нашего города, не поколебать нашей силы и единства.
– И это все? – спросила Френсис, не скрывая скепсиса. – «Милая малютка»? Да она не была «милой»! Она была замечательной, храброй, она…
– Да знаю, знаю, – поспешила успокоить
– Здесь ничего не сказано: ни где ее нашли, ни что это значит.
– Сейчас все становится поводом, чтобы проехаться на счет этих треклятых немцев, – со вздохом заметила Пэм. – Даже убийство ребенка.
Френсис с отвращением отшвырнула газету, резко выдохнула, закрыла глаза и сжала двумя пальцами переносицу.
– Миссис Хьюз наверняка вырежет эту заметку и положит в свою коллекцию, – сдерживая слезы, выговорила она. – Ты же помнишь, как она собирала каждое упоминание о Вин. И все, что касалось суда. Вырезала и прятала. Неужели у нее было желание это читать, а потом еще и перечитывать?
– Даже не знаю, – сказала Пэм, снова присаживаясь рядом. – Возможно, ей казалось, что таким образом она как-то участвует… хоть что-то делает. А что еще ей оставалось?
– Мне надо с ней увидеться. Зайду на обратном пути из университетского госпиталя. – Френсис, отодвинув стул от стола, энергично встала.
– Может, сначала примешь ванну? Да и одежду, наверное, следует сменить, – предложила Пэм.
– Хорошо, – согласилась Френсис, – но мне надо спешить.
Френсис не была по другую сторону реки с начала бомбежек. Она пересекла старый железный пешеходный мост под названием Полпенни – такова была цена за проход по нему; теперь в будке таможенника продавали газеты и сигареты. До госпиталя оставалось мили две, но приходилось постоянно менять маршрут: где-то обнаружили неразорвавшуюся бомбу и перекрыли дорогу, а где-то и просто нельзя было пройти из-за завалов. Когда она оказалась на улице, где стекла в окнах остались целы и даже яблони стояли все в цвету, это показалось ей просто невероятным. Рядом с Римскими банями, у которых был открыт Британский ресторан, стояла очередь; судя по запаху, там готовили сегодня тушеное мясо с луком. Женщины с узлами белья тянулись к автобусам, которые были оборудованы временными прачечными. Возле тележек Армии спасения разливали чай. По небу неслись густые облака, и когда они закрывали солнце, то казалось, город вздрагивал, словно от чьей-то тяжелой поступи, и небо таило угрозу.
Сам госпиталь не пострадал, но был переполнен людьми и напряженным гулом – голоса, полные боли и страданий, эхом разносились по коридорам. Белые стены, а на полу разбегающиеся во всех направлениях грязные следы и лишь по уголкам чистые островки. Френсис никогда здесь раньше не бывала и не знала, как себя вести: можно ли было просто войти, как она это сделала, или же следовало сначала узнать о часах посещения. От мысли, что она может встретить здесь Дэви, у Френсис свело желудок. Некоторое время она простояла у входа, изнывая от неопределенности. Рядом толпа людей осаждала стойку регистрации – каждый старался завладеть вниманием совершенно измотанной служащей. Сестры, быстрые и бойкие, приходили и уходили, увлекая за собой шлейф перепуганных родственников и ходячих раненых. В конце концов Френсис протиснулась в один из коридоров и пошла по указателям, ведущим в детскую палату.
Она ожидала услышать шум – плач, крики, детские голоса, но ее встретила такая тишина, что мурашки по спине побежали. В воздухе резко пахло карболкой вперемешку с мочой, но и сквозь эту адскую смесь явственно проступал запах крови, который, как трудно выводимое пятно, никак не спрятать. Сердце у Френсис гулко застучало. Она медленно вышла не середину палаты, которую не могли скрасить ни бесчисленные плюшевые мишки, ни занавески с рисунками облаков, – детям здесь было не место. Но Дэви, скорее всего, оно показалось бы уютным и чистым. Ведь у него никогда не было плюшевого медведя; однажды она купила ему игрушечную
– Простите, но вы не можете здесь разгуливать, – послышался чей-то голос.
Это была медсестра – невысокая, худая, с веснушчатым лицом. Уголок одного глаза у нее подергивался от нервного тика, вызванного физическим переутомлением.
– Я… Я искала мальчика… Маленького. Он потерялся.
– Имя? – спросила сестра, достав карандаш и блокнот.
– Миссис Пэрри.
– Нет – имя пациента? Возраст?
– Ой, Дэвид Нойл, шесть лет.
– Нойл? – переспросила сестра, подозрительно глядя на Френсис. – Вы его мать?
– Нет, я… Я его няня.
– Приметы?
Френсис постаралась как можно подробнее описать Дэви, и сестра то поспешно записывала, то, хмурясь, задумывалась.
– Я слышала, что одного ребенка отправили в Бристоль. Неизвестно, кто он, чей, никто не искал его. Сама я его не видела, не могу сказать, Дэвид это или нет… Вы в других палатах не смотрели? Мы не уместили всех детей в одном месте. Конечно, мне не следовало бы посылать вас одну, но, пожалуй, так будет быстрее всего – видит бог, у нас сейчас дел хватает. Если хотите, я позвоню в Бристоль. Каким-то чудом наш телефон все еще работает.
– Да-да, пожалуйста.
Лишь войдя в мужскую палату, Френсис поняла, что Дэви здесь нет. Но на всякий случай она решила все же осмотреть каждого, невзирая на злые взгляды одних пациентов и игривые подмигивания других. Кроме того, она была переполнена надеждой, что неизвестный ребенок в Бристоле окажется Дэви.
– Я тот, кого ты ищешь, дорогая, – обратился к ней один из раненых, скалясь разбитым ртом. – Он лежал на кровати, соседней с той, возле которой остановилась Френсис. – Можешь обтереть меня губкой.
Френсис ничего не ответила, ее взгляд был прикован к мужчине, что лежал на кровати под номером пять; ей стало вдруг трудно дышать. У пациента была забинтована вся верхняя часть головы и правая сторона лица до щеки. Левая часть лица оставалась открытой и походила на только что сваренную ветчину: она раздулась и лоснилась от какой-то мази, которую нанесли, чтобы увлажнить обожженную кожу. Незабинтованный левый глаз был закрыт, веко опухло и потемнело, напоминая упитанного слизня. Между бинтами на макушке торчали пучки седеющих волос с подпаленными кончиками. Нос чернел ноздрями, словно они были набиты запекшейся кровью, губы мертвенно-бледные. Правая рука забинтована от плеча по самую кисть. Сквозь шум и гам бурлящей вокруг жизни и безмолвие притаившейся смерти Френсис слышала свист его неглубокого, но ровного дыхания.