Исчезнувший в подземельях Шамбалы
Шрифт:
Но нет, через некоторое время послышался рев мотора автомобиля, и из-за склада ГСМ показался армейский тентованный грузовик «Henschel 33».
Остановившись возле трапа шнелльбота, из кабины бойко выпрыгнули два пассажира лет тридцати, может, немного больше. Один в фуражке с серебряным черепом на околыше и в сером длинном плаще с капитанскими погонами, а другой в темной фетровой шляпе обитой широкой лентой и черном пальто с высоко поднятым воротником.
– Гауптштурмфюрер СД Вейзель, – поднявшись на борт катера и отдав честь, представился эсэсовец капитану шнелльбота. – Вам доложили о нашем прибытии?
– Капитан-лейтенант Обермайер, – нехотя откозырял Альбрехт. – Да. По приказу начальства,
Нельзя сказать, что Обермайер недолюбливал этих эсэсовцев, много разговоров ходило о героизме их танковых дивизий, отчаянно сражавшихся против превосходящего противника на восточном фронте, но штабных черных крыс терпеть не мог.
Хотя этот хлыщ вовсе не из гестапо, а из Службы Безопасности – политическая разведка. Их шефа, бригадефюрера Вальтера Шеленберга, он видел один раз, и то мельком, в Берлине, в Главном управлении военноморского флота. Он сразу обратил на него внимание – молодой человек, а уже такая должность и генеральское звание, и к тому же, награжден Железными крестами первого и второго класса, причем одновременно. Поговаривают, что чуть ли не лично фюрер его награждал. Обермайер всегда уважал боевые награды, просто так их не раздавали на фронте направо и налево. А вот у этого Вейзеля вряд ли есть хоть одна, кроме его долбаного серебряного перстня с черепом.
– Ну, вот и отлично! Сейчас загрузим ящики и в путь, – деловито ответил гауптштурмфюрер.
– Сколько у вас их?
– Три.
– Вот сюда, прямо на палубу ставьте…
– Как на палубу? – недоуменно воскликнул эсэсовец. – Там ценный груз. Он боится влаги, тем более морской воды. Это неприемлемо…
– Ничего, – пренебрежительно ответил капитан катера. – Накроем брезентом от брызг и закрепим ремнями. Все будет в целости и сохранности. Мы вообще-то торпеды на этой посудине возим.
Судя по физиономии Вейзеля, его не очень удовлетворил ответ капитан-лейтенанта, но, видя, что другого места для них действительно больше нет, он крикнул своему приятелю в черном пальто, все это время наблюдающему за ними возле грузовика: «Винсент! Будьте так любезны, распорядитесь о погрузке груза на катер и поднимайтесь скорее к нам. Мы вас с капитаном уже заждались».
Трое солдат с автоматами, выпрыгнув из кузова и грохоча подкованными сапогами по металлическому трапу, быстро перетащили три массивных деревянных ящика с изображением черного орла, держащего корону из дубовых веток со свастикой в центре.
– Что в них? – поинтересовался Обермайер, наблюдая за солдатами, тщательно накрывающими брезентом ящики.
– Ну, что, минут через десять можно отправляться, – проигнорировав вопрос, сказал гауптштурмфюрер. – И еще, любезный, позаботьтесь, пожалуйста, о солдатах. Думаю, для троих найдется у вас местечко. А нас проводите в вашу каюту, там мы обсудим маршрут. Да, и чашечка крепкого кофе не помешала бы нам в такую противную погоду…
– И куда мы направляемся? – капитан-лейтенант уже с нескрываемым раздражением перебил эсэсовского выскочку.
– В Норвегию. Это все, что вам пока нужно знать. Я буду давать вам дополнительные указания по мере приближения к нашей основной цели. И не сердитесь на меня, дружище, мы делаем общее дело. Одни хуже, другие чуть лучше. Не так ли?
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Неожиданный звонок
10 часов 47 минут, 3 апреля 1987 года, Париж
Никогда не думал, что профессия криминального репортера бывает такой скучной. Вот и сегодня – уже скоро одиннадцать часов дня, а я до сих пор сижу без дела.
Нет, конечно, в таком огромном мегаполисе, как Париж, ни одной минуты не проходит без какого-нибудь происшествия, но всякая «бытовуха», а также мелкие и крупные ДТП – не мой профиль. У нас, как и в любом крупном издании, существует строгое разделение труда. Кто-то освещает скандалы мировой богемы и звезд шоу бизнеса, кто-то постоянно напрягает местных политиков на предмет коррупции в градостроительстве, охраны окружающей среды или проблем с нищетой и безработицей. Это наша элита, они и на работу частенько ходят чуть ли не в смокингах – ведь им все время приходится быть «в кадре».
Другие занимаются дорожными происшествиями, угонами автомобилей, бытовыми преступлениями и всякой мелочевкой.
Эти ребята попроще, у них осведомители и стукачи частенько с самого дна «пищевой» цепочки, им нельзя выпендриваться в шмотках от «Версаче» и со стойким шлейфом парфюма за триста евро, иначе спугнешь удачу в виде квартальной премии. Такой репортер должен быть свой в доску, так сказать, рубаха-парень и непререкаемый авторитет для этой публики, иначе будут как лоха разводить второсортной информацией или того еще хуже – впаривать туфту за звонкую монету. А мы не какая-нибудь «желтая» газетенка с тиражом десять тысяч экземпляров.
В нашем деле существует жесточайшая конкуренция за французского обывателя. Достоверность, причем стопроцентная – вот наш девиз. Нет, мы тоже собираем слухи и сплетни, но должны проверять полученную информацию, чтобы «не сесть в лужу». Вся доказательная база должна быть в полном порядке перед публикацией, иначе засудят газету, по миру пустят адвокаты оклеветанных личностей.
Когда я пришел в газету сразу после окончания университета, долго вникал в этот сложнейший механизм профессиональных взаимоотношений. Журналист – это как разведчик, он никогда не сдаст свой источник информации и, по возможности, окажет помощь запутавшемуся бедолаге, естественно, в пределах разумного. Конечно, никто не собирается покрывать преступника, я сейчас о другом. Настоящий журналист должен быть порядочным человеком, а еще обладать обязательным набором приемлемых компромиссов на все случаи жизни, не вступающих в противоречие с местным законодательством. Прямолинейному истукану и буке не видать удачи на этом поприще – тут гибкость нужна.
А сейчас немного о себе. Я, Андрэ Горнье, как и сказал ранее, сразу после окончания факультета журналистики в Сорбонне, устроился на работу в наше уважаемое печатное издательство «Le Parisien libere».
Начинал обычным репортером и «дорос» до сложных журналистских расследований. А это – высший пилотаж в журналистском цехе.
Никогда не думал, что это так сложно и увлекательно, все равно, что собирать разноцветную мозаику, разбросанную россыпью по всему миру. Разглядывать каждое найденное стеклышко словно под микроскопом и сортировать их по временным событиям, с дальнейшим осмыслением полученных сплетен и фактов. И из всего этого противоречивого мусора и хаоса выстроить единственно правильную логичную цепь журналистского расследования. Этот процесс может занимать от нескольких дней до нескольких месяцев, и здесь обязательным условием, помимо всех остальных, является аналитический склад ума. Наш шеф, месье Бернар, разглядел мое умение отыскать сенсацию, дал мне возможность проявить себя. И у меня получилось! Пускай не сразу, с шишками на лбу, но получилось. Несколько резонансных журналистских расследований, и я занял в нашей газете почетную должность – свободный художник. В дальнейшем уже сам определял направления своих расследований. Не зря в отделе за мной закрепилось прозвище – Ищейка Длинный нос. Как говорится – любимая работа, удел всего лишь двадцати пяти процентов работоспособного населения нашего «крутящегося шарика».