Исчезнувший
Шрифт:
— Пусть народ сам решит, дурак я или нет, — сказал Ингрем.
— Последним дураком, — повторил Роудбуш. — И знаете почему? Потому что вы совершенно не поняли сути дела Грира. Формально вас за это нельзя порицать. Я подчеркиваю слово «формально», потому что вначале я хотел вас полностью информировать, но изменил свое решение, когда узнал о вербовке молодых физиков. Эта история лишний раз подчеркнула, какая пропасть лежит между нашими представлениями об основах демократической системы.
Ингрем ничего не ответил. Он держался все так же враждебно.
— Мое решение скрыть от вас некоторые
Президент умолк и снова взглянул на Ингрема.
— Тем не менее даже после всего, что случилось, я хотел как бы отдать должное если не вам, то вашему учреждению, рассказав вам о Стиве. Я думал, что будет несправедливо, если ЦРУ окажется неподготовленным к финалу дела Грира. Но вдруг, к моему вящему удивлению, я узнаю, что вы нарушили мой категорический приказ и послали одного из своих агентов на остров Тристан. Это свидетельствовало о вашем вызывающем неповиновении. Оно могло привести к трагическим последствиям, если бы не усилия многих людей, в том числе Стивена Грира и агента моей секретной службы Дона Шихана.
Услышав про остров Тристан, я вспомнил Ларри Сторма, склонившегося над картой Южной Атлантики… Грир, Любин и Киссич отплыли из атлантических портов — на Тристан?.. Неужели и давно не попадавшийся мне на глаза Дон Шихан был на том же острове?
Ингрем оцепенел. Он стоял перед Роудбушем не в силах шевельнуться. Президент махнул рукой.
— Но все это сейчас уже ненужные слова, — продолжал он. — Дело в том, Артур, что вы исходили из неправильной предпосылки. Что это была за предпосылка, я не знаю, но, видимо, она была в корне ошибочна… Стив Грир с самого начала действовал с моего согласия и одобрения. Его миссия сулит очень многое Соединенным Штатам и всему миру. О результатах ее мы узнаем завтра.
Он скрестил на груди руки, не спуская глаз с Ингрема. Во взгляде его была враждебность и в то же время — или это мне почудилось? — жалость. Роудбуш был не из тех людей, кому доставляет удовольствие унижение ближнего.
— Так вот, Артур, — сказал он, — я только предупреждаю вас, хотя ничего еще не могу сказать наверняка, — вы совершите трагическую ошибку, если объявите завтра о своей отставке.
— А я думаю, вы заблуждаетесь, — ответил Ингрем. — И уверен, что ошибку совершаете вы.
— Вот как?
— Да, сэр, — Ингрем опомнился и перешел в атаку. — Когда страна узнает, что мы лишились важнейших разведданных из-за того, что вы свернули операцию «Мухоловка»… Когда страна узнает, что накануне переворота в Китае вы запретили своему штабу разведок обсудить этот вопрос, имеющий огромное значение для Соединенных Штатов… Когда страна узнает…
— Уверяю вас, Артур, — перебил его президент, — чем больше вы получите места в печати, тем глупее будете выглядеть. Но в свете грядущего сомневаюсь, чтобы вам предоставили много места.
— И все же я рискну, — отрезал Ингрем. — Когда всплывут все факты, я думаю,
Трудно было разобраться, кто из противников одержал верх. Предельное напряжение обоих говорило, что ни тот, ни другой не уверен в себе до конца. А моя интуиция потонула в потоке новых впечатлений и неожиданных фактов.
Роудбуш пожал плечами.
— Кто из нас прав, пока не ясно. Однако ради дела, которое я считаю главным, а также ради своей политической репутации я бы не хотел, чтобы воду мутили посторонние стоки, вроде Артура Ингрема. Но если вы настаиваете, что ж, продолжим борьбу! Но предупреждаю: вам несдобровать.
— Разрешите удалиться, господин президент?
— Разумеется.
Не говоря больше ни слова, Ингрем повернулся и направился к двери. Когда он уже взялся за ручку, президент сказал:
— Это будет вашей самой страшной ошибкой, Артур.
Ингрем оглянулся.
— Или вашей, господин президент.
Он расправил плечи, вышел и решительно закрыл за собой дверь.
Роудбуш покачал головой.
— Слава богу, с этим покончено.
Я хотел встать, но президент удержал меня. Он вернулся за свой письменный стол, скинул пиджак и повесил его на спинку кресла. Затем сел и откинулся с видимым облегчением.
— Джин, — сказал он, — этот разговор надо сейчас же записать. Не уединиться ли вам на часок в кабинете наверху? Джилл как-нибудь справится в вашей лавочке.
— Это не лавочка, — сказал я. — Это сумасшедший дом.
— Завтра будет еще хуже. — Он полистал свой настольный календарь. — Давайте-ка посмотрим. Наше джентльменское соглашение, — кстати, мы с вами, наверное, последние джентльмены — истекает когда?
— Девятого октября. В субботу.
Это я знал и не заглядывая в календарь.
— Неувязка, — сказал он. — Если все пойдет как задумано, вы все узнаете завтра… Джин, я должен перед вами извиниться. Несмотря ни на что, вы работали великолепно и доказали свою преданность. Я хотел довериться вам с самого начала, но не мог. Миссия Грира была слишком важной и сложной. Малейшая утечка информации могла оказаться роковой.
— Да, мне пришлось туго, — сказал я.
— Понимаю. Но вы были неодиноки. Почти никто из правительства ничего не знал. Это было самой строжайшей тайной со времен Манхэттенского проекта, и посвящено в нее было гораздо меньше людей. Мы исходили из принципа: привлекать к делу только абсолютно необходимых… Я хочу поблагодарить вас за поддержку. Насколько мне помнится, мы за все это время поругались всего два раза. Вы терпеливый человек, Джин.
— А до завтра все-таки придется ждать?
— Да, — он посмотрел на свои часы. — Еще примерно двадцать часов. Однако за это время вам надо кое-что подготовить. Я хочу представить группу людей — среди них будут иностранцы — на очередной пресс-конференции в госдепартаменте. Впрочем, не совсем очередной и к тому же не совсем обычной. Я хочу изложить нашу историю, не отвечая на вопросы прессы. Материалов им хватит и так… Время я бы назначил около полудня. Лучше — поближе к часу. И я хотел бы, чтобы радио и телевидение… Кстати, это главный вопрос: успеют они подготовиться, если мы оповестим их часа за два-три до пресс-конференции?