Ищи Колумба !
Шрифт:
Гудел и завывал ветер. Внизу, прямо под нами, шумело море. Было слышно, как находящая волна вбирает в себя прибрежную гальку и потом, спадая, роняет камни, да не все разом, а постепенно, в своеобразном ритме.
Ветер гнул кусты и деревья, отрывал шары перекати-поля и заставлял их, как бешеных козлов, скакать по горам. Звезд не было видно. Луна открывалась на минуту и снова пропадала в быстро мчащихся тучах. Вершины гор тонули в густой черноте - назавтра быть плохой погоде.
Особенно мощный порыв ветра прорвал тучи, и тут я вдруг увидела, как прямо на меня, купаясь в легких бегущих облаках, прямо по небу мчится прекрасный корабль. Я резко повернулась к Матвею
Корабль мчался по небу прямо на нас. Не какая-нибудь там тень от облаков или силуэт горы, в которых отдыхающие курортники обожают отыскивать профили знаменитых людей - ничего подобного. Самый настоящий корабль - это была длинная и стройная греческая фелюга с высоко поднятым носом, но не весельная, а парусная. Две высокие мачты возвышались на ней, та, что к носу, - чуть короче. И главное вот что! На фелюге горели огни. Да, самые настоящие огни. Это уж никакое не видение. На носу и на верхушке мачты. Они мерцали и переливались точно так же, как огни поселка.
Я чувствовала, как дрожала, прикоснувшись к моему плечу, рука Матвея.
Повернувшись, я посмотрела на его ошарашенное лицо:
– Что это?
– Не знаю. Наверное, массовая галлюцинация. Такое бывает. Но нам, конечно, никто завтра не поверит. Вот это обидно!
Я не могла не поддразнить Матвея:
– Но как же это произошло с тобой? Со мной - все ясно. Мне так положено, чтоб виделись привидения. А ты-то! Как ты в диссертацию засунешь этот "Летучий голландец"?
Матвей засмеялся. Но и в смехе и в его голосе я почувствовала неуверенность.
– Наверно, от тебя заразился. Романтизм ведь жутко заразная болезнь, хуже скарлатины. Ты-то еще ребенок. Тебе положено болеть детскими болезнями. А в моем возрасте это смертельно опасно.
Назавтра, конечно, все выяснилось. Мы узнали, что это метеорологи поставили на самой верхушке горы какие-то свои приборы. И действительно там горели лампы. И не нам одним это сооружение казалось кораблем.
Но эти объяснения ничего не изменили. Вся эта ночь на перевале гудящий ветер, и скачущие в темноте по скалам кусты перекати-поля, и вынырнувший вдруг из туч корабль, несущийся на нас прямо по небу, - все это осталось в нашей жизни. И никуда не денется.
Мы ждали автобус около часа на жутком ветру. Наши куртки ничуть нас не спасали.
Но вот наконец мы едем в автобусе. Наверно, из-за сильнейшего ветра водитель едет еле-еле. Почему-то он не зажигает в автобусе свет. Но нам так уютно. Мы с Матвеем сидим прижавшись друг к другу, и мне хочется, чтоб автобус ехал вечно. Мы виляем по горным дорогам в полной темноте. Звезды и луна появляются лишь на секунду в просвете бегущих облаков, горные дубки вдоль шоссе гнутся на ветру, будто встречают и провожают нас земными поклонами. Водитель знает эту дорогу, как свою малометражную квартиру, лишь на крутых поворотах он включает фары, и тогда освещаются светлые, почти белые откосы гор, а на них черные шевелящиеся пятна сосен, вонзивших свои корни прямо в камень. Дороги не видно. С другой стороны глубоко под нами простирается долина. Она постепенно сливается с морем, а море сливается с небом, и небо возвращается к нам.
И мы плывем в этом космическом круговороте, как тот волшебный корабль, который мы видели сегодня в небе.
Летит наш автобус, как гигантский жук. На одном из поворотов водитель останавливается, открывает переднюю дверь и зажигает фары. С переднего сиденья сползает малюсенькая девчушка с футляром для скрипки в руках да еще с ранцем за спиной. Больше здесь не сходит ни один человек. Девчушка ныряет в темноту и пропадает. Автобус наш постоял несколько минут. Нам понятно, водитель не уезжает, чтоб девочке не страшно было идти. Чтобы свет фар хоть немного осветил ей дорогу. Этот случай вызвал в автобусе шумные дебаты. Горячо, с выражением, кляли ее родителей. И тут вдруг, совершенно неожиданно в микрофон прозвучал глухой хриплый голос водителя. Он призвал всех к спокойствию и сказал, что может дать разъяснение по интересующему народ вопросу. Эта малявка вот уже второй год ездит одна в поселок, у нее, видишь ли, нашли какой-то особый слух, и она учится на скрипке и возвращается каждый день семичасовым, а сегодня вот девятичасовым, и пойдет одна в горы, она живет на ферме. И так вот круглый год, и в шторм, и в дождь, и в любую слякоть. Охота пуще неволи.
Это разъяснение водителя не успокоило страсти в автобусе. Особо рьяные защитники детского вопроса предлагали остановить автобус и пойти поговорить с ее родителями. Не поговорить, а на лавке разложить да всыпать горячих.
Я положила голову на острое плечо Матвея, и хоть на поворотах, подскакивая, я каждый раз больно ударялась о него, все равно мне было так хорошо, как никогда в жизни. Я плыла по небу, ныряя в тучи, то придерживала их рукой, чтобы они не загораживали луну и чтоб девочке было светлей идти, то пускалась вдогонку за Матвеем, который мелькал уже где-то у горизонта. Вдруг нас обогнал летящий и весь сверкающий огнями корабль. Потом я вырвалась вперед и оставила позади и корабль и Матвея. Как вдруг из-за туч громовой голос Матвея прогрохотал: "Приехали!"
* * *
Сегодня Новый год. Первый раз к нам придет Матвей.
С раннего утра я все чистила, мыла и скребла и наводила уют, а мама надо мной посмеивалась:
– Что это ты стала такой чистоплотной? Наверно, Матвей не очень-то любит нерях.
– Да, мама, как он все замечает, ты себе представить не можешь! Ты знаешь, у него чувство красоты развито до невозможной степени. И все неэстетичное его раздражает.
Мама засмеялась. Я с недоумением подняла голову от пола:
– Ты чего?
– Ну, тогда он должен быть очень раздражительным, ведь в жизни очень много неэстетичного.
– Ничуточки не раздражительный, как раз наоборот. Вот ты его узнаешь, тогда поймешь. Он настоящий философ. Он может себя настроить так, чтобы не замечать обыденности.
Мама опять засмеялась.
– Смотри, Татка, и ты скоро станешь философом, как заговорила!
– И, хитро на меня посмотрев, спросила: - Ты все-таки побаиваешься, что он заметит нашу пыльную обыденность? Ну, давай лучше решим, чем мы будем его угощать. Может быть, пельмени с тобой слепим? В нашем городе их не очень-то делают.
– Не-е, мамочка. Это что-то уж очень сытное, грубое. Знаешь, надо, чтобы на столе было все очень красиво разложено по цвету, чтоб стояли цветы и обязательно включить проигрыватель... Моцарта.
– Ты что же, думаешь, что мужчины-философы питаются только цветами и Моцартом? Вот выйдешь замуж...
– Мама осеклась. Я поняла, что она опять подумала о том, что Матвей женат.
– Мама, ну мама, ну перестань, пожалуйста!
– Что перестань?
– Перестань об этом думать. Я же тебе все говорила. Он женат только формально. Просто ему сейчас по каким-то причинам неудобно жене говорить о разводе. И потом, я же не собираюсь замуж. Ну, мамочка, ты же никогда не была у меня как все взрослые. Ты же современная. Ну неужели человек должен подавлять свои чувства из-за какой-то случайной бумажки? Сначала разведись, а потом влюбляйся.