Шрифт:
I
Я гладила белье и одновременно смотрела телевизор. Совмещала, так сказать, полезное с относительно приятным. Глажки накопилось немерено. Все откладывала со дня на день, пока гора не приняла угрожающие размеры. Сегодня утром проснулась, глянула и поняла: откладывать больше нельзя. Вот вам и выходной.
Глажка в доме — моя обязанность. Мама готовит, убирает квартиру и моет посуду. Стиркой занимается большей частью стиральная машина. А на дочке моей, Надежде, лежит ответственность за покупку продуктов. Мы с мамой лишь так, по мелочи отовариваемся, а Надежда совершает основные закупки — чтобы нам с матерью не таскать тяжести. У Надьки машина. Мы с мамой
Мама ей однажды сказала:
— Давай рожай, хоть от кого! Пользуйся, пока я в силах! И потом, у меня спортивный интерес: стать молодой прабабушкой.
Надя в ответ:
— Ну до чего же ты, бабка, все-таки легкомысленная. Это же не котенка родить. Как это — хоть от кого! Произвести на свет человеческое существо — ответственейшее дело! Растить его надо по-человечески. Ребенок начнет спрашивать: где папа? И что я ему отвечу?
Бабка только отмахнулась:
— Ты-то сама много про своего папу спрашивала? И условий у нас никаких особых не было. Ничего, вырастили. Вон какая деловая получилась.
— Когда ты и мать такие бесшабашные, — не сдавалась Надя, — кто-то должен быть в семье ответственным и серьезным. Я как вас увидела, сразу поняла: иначе мне нельзя. В общем, бабуля, не надейся: пока не найду нормального мужика, рожать не стану. А если даже и рожу, тебе воспитание не доверю. Ты еще не доросла. Мать, ты знаешь, что бабушка учудила? — Это уже ко мне. — В группу танца живота записалась.
Я едва чашку с кофе не выронила.
— Мам, правда?
— А что такого? Между прочим, женщинам очень полезно. Особенно в моем возрасте. Повышает тонус внутренних органов. Этакий внутренний массаж.
— Бабуля! — расхохоталась Надька. — А танцевать-то ты чем собираешься? У тебя живота никакого нет! Придется отращивать!
— Надо будет — отращу, но лучше обойтись, — невозмутимо ответила она.
— Мама, как-то все-таки в твоем возрасте животом трясти… — заикнулась было я.
— Тебе, между прочим, тоже не помешало бы, — отбила выпад она.
— Значит, йоги тебе уже недостаточно. — Йогой она уже двадцать пять лет занимается. Каждое утро на голове стоит и разные неэстетичные, на мой взгляд, позы принимает.
— Йога — это одно, а танец живота — совсем другое. И потом, я вперед смотрю. Вдруг через десять лет уже не смогу на голове стоять, а танцем живота хоть до девяноста лет занимайся.
Мне бы ее проблемы! После дня работы за кассой в нашем супермаркете не то что плясать, вообще ничего не хочется. Только бы вытянуться в тишине и одиночестве на диване! Однако уверена: работай за кассой моя мама, все равно бы йогой и танцем живота занималась. Ни секунды не способна посидеть просто так. Впрочем, возможно, в этом и заключается секрет ее вечной молодости.
Мне столько энергии не досталось. Мать объясняет это тем, что я в отца пошла. Он у нас был крайне спокойным и флегматичным. Другой бы с моей мамой не ужился. Зато вся ее несокрушимая энергия целиком передалась по наследству Надьке. Только если у мамы она фейерверком брызжет во все стороны, то у дочери это мощный поток, направленный на дело. Школу закончила с золотой медалью. Сама. Никто ее не заставлял. И никаких особых подношений в ее школу я не носила. В институт Надежда поступила серьезный — на финансово-экономический факультет. Опять-таки совершенно сама. На бюджетное отделение. Денег у нас ни на взятки, ни на платную учебу не было.
Работать устроилась с первого курса, и все сессии на одни пятерки сдает. Мне даже иногда страшно делается. И как я только могла родить такой бронетранспортер! От кого у нее подобная целеустремленность? Точно не от меня, не от бабки и не от деда. Отца своего Надька вовсе не помнит, он и из моей-то памяти почти стерся. Встречу теперь на улице — скорее всего не узнаю. У нас и роман с ним был короткий. Я как-то стремительно забеременела. Поженились. И столь же стремительно развелись. Ничего у нас общего не оказалось! И дочка его совершенно не интересовала. Сперва алименты платил, затем и они прекратились. Попробовала разыскать — тщетно. Мать его померла, а он сам квартиру продал и съехал в неизвестном направлении. То ли за границу, то ли еще куда. И вот уже лет пятнадцать ни слуху о нем, ни духу.
В воскресенье я осталась дома одна. Надька куда-то пораньше уехала, а мать отбыла к своей маме в деревню, грядки копать. Бабушке моей хоть и восемьдесят три, но она тоже еще вполне крепкая. Девушкой ее даже со спины уже никто не назовет, но для своего возраста она хоть куда. Сколько ни уговаривали ее переезжать из сельской местности в город, категорически не желает. Мол, дышать здесь нечем, сразу помру. По мне, так скорее помрешь от сельскохозяйственных работ, коими она усиленно занимается с весны до поздней осени. Мы-то ей только чуть-чуть помогаем, наезжая по мере возможности. А она с утра до вечера на огороде крутится.
Зато всегда есть куда уехать отдохнуть. Места дивные. Ока рядом. Грибы там, ягоды. Словом, все, что полагается. Я оттуда каждый раз словно заново родившаяся возвращаюсь. Естественно, Надькина машина оказывается доверху загружена банками и склянками, которые мы наварили, насолили, накрутили за время отдыха. Кстати, странное дело. Когда везешь, думаешь: «Куда такая прорва? До следующего лета ведь ни за что не съедим». Как бы не так! Все съедается, подчистую. Последние банки, по старой советской привычке, обычно приберегаем. К праздникам.
Бабушка тоже не обижена. Обеспечиваем ее запасами на зиму: мешок сахара; ящик макарон — импортных, из пшеницы твердых сортов, они спокойно по году лежат; консервы, крупы всякие. А то зимой до нее не всегда и доберешься. А так хоть душа спокойна: даже в снежной и грязевой блокаде выживет наша баба Клава.
Она нас всех любит. Одно только ей не нравится: мужика ни одного в доме нет. И что ж, говорит, вы за девки такие. Забор починить некому. Вынуждена чужих людей нанимать.
Как-то она не учитывает при этом специфику городских мужиков. Они, даже когда и есть, отнюдь не всегда горазды по части починки заборов и крыш. Например, мой покойный папа. Даром что инженер, ни одного гвоздя вбить не мог. Не выходило у него. Да и второй покойный муж мамы (физик, между прочим, атомщик, академик) тоже совсем ничего руками делать не мог. Те три года, что мать с ним прожила, абсолютно все сама делала. Говорила: во-первых, у него работа напряженная, времени нет ерундой заниматься, а во-вторых, самой безопаснее. К тому же он был намного старше матери. Она его тоже йогой увлекла. Его дети от первого брака до сих пор убеждены, что он через эту йогу и помер.