Ищущий во мраке
Шрифт:
– Эдгар… – вздохнул Олли. – Я рад, что ты пришёл. Потому, что я хотел сказать тебе… В общем, прости меня. На самом деле, причина по которой я был так зол, заключалась в том, что… Мне не хватало дней, проведённых с тобой.
– Нет, Олли… Пойдём скорее! – я подбежал к брату и начал поднимать его из кресла.
– Брось, – покачал он головой, не хотя вставая. – Моя могила уже вырыта, и мне из неё не выкарабкаться.
В этот миг, когда он стоял спиной к двери, в кабинет забежал мужчина с ножом и пеной у рта. Я попытался предупредить Ольгерда, но
От удара я перевалился через стол и завалился лопатками на кресло. Кое-как поднявшись на ноги, я услышал сдавленный стон, а следом раздалось несколько выстрелов, слившихся воедино с пальбой на нижних этажах.
Ольгерд стоял над телом бунтовщика и тяжело дышал. Из отверстий на теле мужчины поднимались полупрозрачные столбцы дыма.
– О, нет… Нет-нет-нет! – выкрикнул я, глядя на живот Олли, из которого торчал нож. По уголкам рта брата уже стекали алые струи.
– Эдгар… – прохрипел брат и пошатнулся. Я тут же его поймал и уложил на пол.
– Замолчи! Не вынимай нож! Нужно срочно остановить кровь! – пролепетал я.
Судя по тому, что кровь текла изо рта Ольгерда, лезвие вошло слишком глубоко. Требовалось срочное хирургическое вмешательство. В эти секунды, я мог лишь надеяться, что солдаты выдавят бунтовщиков и помогут брату.
Но надежда эта быстро угасла, когда в кабинет ворвалось ещё трое. Выхватив из рук Олли револьвер, я вышиб им мозги и закрыл дверь на замок, чтобы хоть как-то задержать разъярённых людей.
– Эдгар, прости меня… – повторил Ольгерд. На уцелевшем глазу проступили слёзы. – Всё не должно было так закончиться…
– Ещё ничего не кончено! Сейчас, надо только придумать, как бы тебя донести до госпиталя…
– Эдгар… прости…
– Я не обижаюсь на тебя, Олли! Пожалуйста, не умирай! – я начал плакать вместе с ним.
– … что солгал…
– О чём ты?! – дрожащим голосом спросил я.
– Рута… мы с ней поссорились, когда я… стал солдатом… Она ушла… в женский монастырь… Она не замужем… Она… ждала тебя… Прости, я… я был таким дураком, что… хотел вам отомстить… Вы были лучшими… людьми в моей жизни… – из последних сил произнёс он и замер.
– Олли?! Олли, услышь меня! Я прощаю тебя! Не умирай, брат! Нет…
Внутри меня, в который раз, что-то сломалось. «Я пережил своего младшего братика… Я худший старший брат на свете… Мама… мамочка, моя… Прости, что не смог спасти Ольгерда!»
Ещё никогда я не чувствовал себя таким пустым, как сейчас. Бунтовщики уже начали выламывать дверь, а я продолжал смотреть на Ольгерда.
Какой красивый у меня был брат. И рука крепка. И лицо аккуратное, мужественное. «Я так хотел, чтобы у тебя были свои, здоровые дети. Мои племянники. Я бы полюбил твою избранницу также, как и тебя. Мы бы могли ходить на рыбалку с нашими детьми. Это ты должен был держать меня за руку, когда я буду на смертном одре, а не наоборот…»
Лезвие топора показалось с внутренней стороны двери. Ещё чуть-чуть, и она должна была пасть.
– Обещаю, я найду Руту, – проведя рукой по глазам Ольгерда,
Не хотелось оставлять тело брата на поругание толпе, но иного выхода у меня не было. Напоследок, я снял с его пояса второй револьвер и достал из кармана ключи от квартиры.
«Возьму деньги, куплю коня и доберусь до этого монастыря, пока не стало слишком поздно!»
Выбив окно, я спустился по карнизам на первый этаж и сбежал через задний двор комиссариата в город.
***
Услышав мой рассказ, Марко не на шутку задумался.
– И ты… испугался моей формы? – спросил он, спустя несколько минут молчания.
– Ты напомнил мне брата. Я представил на секунду, что нечто подобное может произойти с тобой и… От этой мысли мне стало так плохо, что сердце дало сбой.
– Прости, – стиснув зубы и сжав кулаки, произнёс Марко. – Я больше никогда её не надену. Завтра же попрошу дать мне нормальную одежду!
– Плюнь, – махнул я рукой. – Не это, так что-то другое бы вызвало приступ. Я слишком стар и болен. Даже не знаю, больше физически болен или же умственно. Иногда… я вижу тех, кого давным-давно нет в живых.
– Что ты чувствуешь в такие моменты? – спросил парень.
– Тоску… И разочарование, что это всё лишь миражи моей памяти, – честно ответил я.
– Я очень скучаю по родителям, – ответил Марко. – И мысль о том, что сколько бы я не прожил, я никогда больше их не встречу, заставляет меня плакать. Как ты говорил Этне? «Это больше не жизнь».
– Постарайся думать о том, что у тебя есть, а не о том, что ты потерял. Это отвлечёт тебя от плохих мыслей.
– Правда? Поможет?
– Ну, я так тридцать лет уже справляюсь, – хмыкнул я в ответ.
– Кажется, уже обед, – Марко посмотрел на часы. – Пойдёшь со мной?
– Не откажусь от лёгкого бульона, – согласил я.
Закрыв кабинет, мы с Марко направились в общую столовую, но остановились на главной площади Эдема, увидев скопление людей. Из-за их спин, выстроившихся в несколько рядом, до моих ушей доносились чьи-то крики и звук хлыста, рассекающий воздух.
– Что там? – напрягся я.
– Кажется, отец Севастьян наказывает провинившегося, – ответил Марко.
– Наказывает? – переспросил я.
– Мы с Этной тоже были в шоке, но поступки Севастьяна оправданы. Наказаниям подвергаются те, кто не уследил за урожаем или ещё по какой-то бытовой причине. Эдем очень сильно зависит от каждого мешка с зерном, и, чтобы приучить людей ответственно выполнять работу, отец Севастьян прибегает к порке.
– Впредь, – с одышкой произнёс священник, – будь внимателен, Фарид. Проверяй, чтобы место, куда ты кладёшь мешки с зерном, было сухим.
На коленях перед Севастьяном, державшим окровавленный хлыст, стоял мужчина. Несмотря на ужасающие раны на спине и груди, на глазах провинившегося не было слёз. Он, аки сглупившее дитя, смотрел на отца, моля о прощении.