Исход Эдема
Шрифт:
— Мне скучно, — объявляет Нико, тяжело вздыхая. Он откидывается на стуле так, что его нога практически подпирает подлокотник.
— Мне тоже, — говорит одна из трех блудниц. Аманда. За последние несколько дней я предприняла все усилия, чтобы узнать их, что кажется справедливым, учитывая, что мы занимались сексом. Я узнала, что они не просто демоны, а Суккубы. Суккубы — это создания, обладающие необычной красотой и очарованием, с помощь которого они заманивают своих жертв. И как только цель суккуба обездвижена, она вытягивает из них жизненную силу, оставляя лишь серую, дряхлую оболочку человека. Конечно, девочки, не сделали бы этого со мной. Нет, если только Люцифер не попросит.
— Ладушки и чем бы вы хотели заняться сегодня вечером? — спрашивает Люцифер, скользя пальцами по краю бокала. — Иден?
На звук моего имени я поднимаю глаза и, на долю секунды остановившись на его пухлых губах, невозмутимо смотрю на Люцифера.
— Не знаю. А что насчет тебя?
Удивившись, он выгибает бровь.
— Меня?
Я пожимаю плечами.
— Мы видели на что способны твои домочадцы, а что на счет тебя? До сих пор ты осыпал меня одеждой и подарками, и строил из себя очаровательного хозяина. И это всё? Это настоящий ты? Приветливый…великодушный. Покорный?
Комната погружается в молчание. Даже хихикающие девушки, кажется нервно сглатывают и задерживают дыхание. Люцифер смотрит на меня, глаза, цвета обсидиана, сверкают игривым презрением. Он медленно закусывает нижнюю губу, и при виде этого действа, я чувствую трепет внизу живота. Я игнорирую предательство собственного тела. Он лукаво улыбается, а затем щелкает пальцами. Несколько полураздетых девушек, исполняющих танец живота, появляются около стола. Даже, когда звенят колокольчики на покачивающихся бедрах девушек, Люцифер не сводит с меня глаз. Даже когда они начинают раздеваться и собираться вокруг него, он все еще смотрит на меня. И когда они начинают ласкать его, стягивать одежду и обнажать алебастровую кожу, его глаза прикованы к моим. Я не моргаю. Едва дышу. Пока наблюдаю, как танцоры падают на колени и срывают костюм с Люцифера, все рациональные мысли, кажется, покидают меня, словно я парализована в тюрьме собственной похоти. Он совершенно голый до пояса, но не вид его кожи обезоруживает меня. Девушки…как они пресмыкаются у его ног. То, как они боготворят во всей его ужасающей силе. Как будто он их Бог, их отец, их Спаситель. Как будто он воплощение самого истинного зла и всего самого прекрасного.
Он сидит неподвижно, даже когда девушки поворачиваются друг к другу и начинают целоваться. Я не отвожу взгляд. За последние дни я стала более равнодушной к этим маленьким эротическим шоу. Я даже не краснею. Но когда их поцелуи становятся агрессивными, граничащими с насилием, что-то во взгляде Люцифера меняется, словно обсидиан затмевают мерцающие оттенки фиолетового и синего. Всего через несколько секунд я замечаю, что девушки вообще не целуются, по крайней мере, больше не целуются. Кровь стекает по их подбородкам, когда они кусают и…Боже мой…грызут друг другу лица. Они с порочным наслаждением впиваются окровавленными зубами в мясо и сухожилия друг друга, вырывая куски плоти. На месте полных, идеальных губ, только что растянутых в улыбку, теперь зияют дыры, из которых фонтаном бьёт кровь. А Люцифер просто…сидит там. Непоколебимый. Равнодушный. Словно он не чувствует, как теплая кровь стекает к его ногам и собирается в луже. Та крохотная капля человечности, оставшейся во мне, умоляет, чтобы он остановился, но я не говорю ни слова. Эти девушки будут пожирать друг друга пока на рубиновом полу не останется ничего, кроме кусков оторванной плоти, а я и дальше буду молчать. Их смерть будет на моих руках, как и смерть Захари и Даниэль. Но на
Через некоторое время, когда кровь начинает разливаться, словно река малинового цвета, по полу, Люцифер встает и пинает ногой безжизненные тела, сваливая их в одну кровавую кучу. Он переступает через них, как через мусор, и в несколько коротких шагов оказывается там, где я неподвижно сижу, словно камень, и сжимает мой подбородок окровавленными пальцами, достаточно грубо, чтобы заставить меня ахнуть. Впервые на протяжении всей ночи я ломаю характер, и я знаю, что он просто наслаждается тем фактом, что все еще может пробудить мою слабость.
— Будь осторожна со своими желаниями, милая, — шепчет он, касаясь губами моего уха. Его дыхание такое же горячее, как его леденящий тон. — Я даже не старался.
И на этих словах, он отпускает меня и поворачивается, оставляя остальных за столом ошеломленными и молчаливыми. Я принимаю это как сигнал, что мне пора уходить, и когда я, наконец, добираюсь до комнаты, Саския помогает мне добраться до ванной, прежде чем меня рвет на пол. Моя нечестивая служанка не говорит ни слова, отчего звуки моей рвоты становятся лишь громче. Когда я полностью опустошаю желудок, она помогает мне в ванне, а затем поворачивается и убирает беспорядок.
— Прости, — хриплым голосом говорю я, — Пожалуйста…я всё уберу.
Саския качает головой.
— Не волнуйся. Я думала будет гораздо хуже, чем простая уборка. Ты справилась, лучше, чем я ожидала.
Сегодня я не скрываю слез от Саскии. Да и она, вроде, не против них.
Следующим утром на прикроватной тумбочке меня ждет конверт. Я даже не хочу думать, как он сюда попал и когда. Я быстро разрываю его и, вытащив пергамент, читаю с широко раскрытыми глазами элегантный свиток.
— Бал? — выдаю я, когда Саския входит ко мне с подносом. — Он устраивает бал в мою честь?
Я замечаю, что руки Саскии дрожат так, что посуда на подносе начинает греметь. Почему-то Саския выглядит сегодня еще бледнее, чем обычно.
— Я так понимаю, это плохо? — спрашиваю я, одевая шелковый халат, который идеально соответствует моей смехотворной пижаме. К чему я здесь и могу привыкнуть, так это к качественным тканям. Моя кожа еще никогда не чувствовала такой роскоши.
Саския ставит поднос и опускает голову, ее голос такой тихий, что мне приходится напрячься, чтобы услышать то, что она говорит.
— Он пригласит элиту с каждого круга Ада, включая отца Николая. Его главные советники и воины также будут присутствовать.
Теперь я понимаю, почему руки у нее трясутся.
— Чего мне следует ожидать?
— Танцев, шампанского, музыки.
Я хмурюсь.
— Перед публичной казнью? Или мы будем вальсировать вокруг массовой оргии?
Саския качает головой, и я думаю, что она почти улыбается, показывая блестящие, острые, как бритва клыки. Я никогда раньше не видела ее зубов, и черт возьми…я не была готова к этому.
— Ничего подобного. Он никогда бы не представил тебя публике в сопровождении такой глубости.
— Так почему я должна волноваться?
Саския продолжает расставлять тарелки, хотя я много раза говорила ей, чтобы она этим не занималась.
— Он хочет очаровать и соблазнить тебя, чтобы ты почувствовала себя королевой среди самых ужасных монстров. Публично представив тебя, он перейдет к следующему этапу своего плана.
— И какой следующий этап? — спрашиваю я, ковыряясь в тарелке с ягодами, стоящей среди блюд из яиц, бекона, колбасок и блинов. Чревоугодие кажется естественным явлением.