Исход. Том 2
Шрифт:
Он реально существует — этот темный человек, этот черный ящик. Он ожидал Мусорщика в Сиболе, и именно ему принадлежали армии ночи, именно ему принадлежали бледноликие наездники из мира мертвых, которые выплеснутся лавиной с запада навстречу восходящему солнцу. Они будут наступать с бешеным ревом, ухмыляясь, неся с собой запах тлена и пороха. Будут раздаваться крики ужаса, но это мало беспокоило Мусорщика, будет море насилия и подавления, но это беспокоило Мусорщика еще меньше, будут убийства, но даже это было несущественно — и будет всеобъемлющий, грандиозный Пожар.
А это уже было то, что его очень беспокоило. В снах к нему приходил
Он повернулся на бок, его щеки и веки саднило от песка, гонимого ветром. Он уже начал терять надежду — да, с того момента, как с его велосипеда слетело колесо, он начал терять надежду. Казалось, что в конце концов Бог — Бог шерифов-отцеубийц, Бог Карла Йатса — оказался сильнее темного человека. И все-таки Мусорщик не терял своей веры, он ее лелеял. И наконец, так и не успев достигнуть Сиболы, в которой его ждал темный человек, он увидел ее далеко внизу, дремлющую в солнечных лучах второго дня августа.
— Сибола! — прошептал он и уснул.
Первое видение пришло к нему в Гэри, месяц назад, после того как он обжег руку. В ту ночь он заснул, уверенный в том, что умрет, ведь невозможно выжить после таких ожогов. В дебрях его больного разума назойливо пробивался напев: «Жить ради факела, умереть ради факела. Жить от него, умереть от него».
В каком-то маленьком городском парке, когда ноги его подкосились, и он упал, его рука в обгорелом рукаве откинулась в сторону, словно умерла отдельно от него. Боль была огромная, невероятная. Он и представить себе не мог, что в мире существует такая боль.
Мусорщик с ликованием перебегал от одной нефтяной цистерны к другой, заводя смазанные маслом таймерные устройства, каждое состояло из стальной трубки и возгораемой парафиновой смеси, отделенной от кислоты стальной перегородкой. Он помещал эти устройства в сливные трубки на самом верху цистерн. Когда кислота прожжет сталь, парафин загорится, и от этого цистерны взорвутся. Он намеревался добраться до западной окраины Гэри с его беспорядочным переплетением улиц, разбегающихся в направлении Чикаго либо Милуоки, еще до того, как взорвется какой-нибудь из этих городов. Он хотел насладиться этим представлением, когда весь город взовьется в огненном вихре. Но Мусорщик либо недооценил последнее устройство, либо неловко с ним обошелся. Таймер сработал, когда он только открывал гаечным ключом крышку слива. Появилась ослепительно яркая вспышка, когда горящий парафин вытек из трубы, обволакивая его левую руку пламенем. Это была совсем не та безболезненная огненная перчатка из горящей жидкости, которую можно, помахав, затушить, как большую спичку. Боль была такая сильная, словно он сунул руку в кратер вулкана.
Пронзительно крича, с прыткостью шарика лото он обежал верх нефтяной цистерны вдоль огибающих ее перил высотой до пояса. Если бы этих перил не было, он нырнул бы вбок и, подобно факелу, падающему в колодец, полетел бы, переворачиваясь в воздухе. Чистая случайность спасла ему жизнь — споткнувшись, он упал на левую руку, сбивая тем самым языки пламени.
Обезумев от боли, Мусорщик сел. Позже он будет думать, что только
Глядя тускнеющим взором в небо, он вспомнил, что завел около дюжины таймерных устройств. В любое мгновение они могут сработать. Это было бы чудесно — умереть и наконец-то оказаться вне досягаемости этой нестерпимой боли; но умереть в языках пламени было бы ужасающей мукой. Кое-как он сполз вниз и заковылял прочь, пересекая замершие транспортные артерии, держа обуглившуюся левую руку на отлете.
Когда он добрался до маленького магазина в центре города, уже загорался закат. Мусорщик сел на траву между двумя теннисными кортами, пытаясь вспомнить, что делают при ожогах. Смазывают маслом — так сказала бы мать Дональда Мервина Элберта. Но это было хорошо, когда ошпаришься или когда жир со сковороды вдруг подпрыгнет слишком высоко и обдаст кожу горячими брызгами. Но он даже не мог представить, как смазать растрескавшееся черное месиво между локтем и плечом; он не мог даже прикоснуться к нему.
Убить себя. Вот что нужно, вот решение проблемы. Он покончит со своим несчастным состоянием подобно дряхлому псу.
Внезапно на восточной окраине города раздался мощный взрыв — казалось, невидимая ткань бытия с треском разорвалась пополам. Из сгущающихся темно-синих сумерек вдруг вырвался жидкий столб пламени. Мусорщику пришлось сощурить глаза до слезящихся протестующих щелочек, чтобы смотреть на него.
Даже испытывая невыносимые физические страдания, он с удовольствием смотрел на огонь… Более того, созерцание огня радовало его, наполняло чувством удовлетворения. Огонь был наилучшим лекарством, даже лучше морфия, найденного им на следующий день (отличаясь образцовым поведением, он пользовался в Терре-Хот некоторыми привилегиями, работая в лазарете, библиотеке и в автопарке, и потому ему были знакомы морфий и другие наркотические средства). Он не связывал со столбом пламени свои теперешние физические страдания. Он только знал, что огонь был хорош, огонь был прекрасен, огонь был тем, в чем он нуждался, и всегда будет нуждаться. Восхитительный огонь!
Спустя несколько мгновений взорвалась вторая нефтяная цистерна, и, даже находясь в трех милях от эпицентра, Мусорщик ощутил теплый толчок расходящейся воздушной волны. Взорвалась еще одна цистерна, за ней следующая. Небольшой перерыв, и вот уже шесть цистерн взорвались гремящей цепочкой. Зарево было слишком ярким, чтобы смотреть на него, но он все равно смотрел с ухмылкой, в его глазах отражались пляшущие желтые языки пламени, и он застыл, завороженный, забыв об искалеченной руке, о мысли умереть подобно старому псу.
Прошло более двух часов, прежде чем взорвалась последняя из цистерн, и затем наступила темнота, но это была даже не темнота — ночь была желто-оранжевой, охваченной огненной лихорадкой. Вся восточная дуга горизонта плясала огненными языками. И Мусорщик вспомнил приключенческую книгу, которая была у него в детстве, — некую адаптацию «Войны миров» Герберта Уэллса. Теперь же, спустя годы, уже не существовало мальчика, у которого была та приключенческая книга, вместо него был человек по прозвищу Мусорщик, и он обладал удивительным, ужасающим секретом смертельного луча марсиан.