Шрифт:
ПОГРАНИЧНАЯ СТАНЦИЯ. В купе, где сидит один человек, входят двое пограничников.
Они проверяют паспорта пассажиров.
— Господин Лорс?
— Да.
— Подданный Франции?
— Да.
— Следуете в Харбин?
— Да.
— Пожалуйста. Счастливого пути.
Пограничники уходят. Поезд медленно трогается. В купе входят три пассажира. Один из них забрасывает на сетку баул, второй садится возле Лорса, третий прилипает к окну.
Лорс поднимается со своего места, хочет выйти из купе. Тот человек, который забрасывал
— Только давайте без цирка, Сомов. Пошли…
КАБИНЕТ НА ЛУБЯНКЕ, В МОСКВЕ. Сомов-Лорс кончает писать свои показания, передает их Прохорову — ведущему работнику Восточного отдела ЧК. Тот просматривает написанное и говорит:
— Вы так много пишете, что мне трудно выявить для себя главное.
— Побежденные всегда пишут много. Особенно любят мемуары сочинять в камере, — усмехается Сомов.
Прохоров внимательно смотрит на Сомова и переспрашивает:
— Страшно?
— Да.
— Что ж, страх в данном случае неплохой базис для сотрудничества…
— Вы предлагаете мне…
— Я вам пока ничего не предлагаю. Я констатирую явление.
— Я готов сотрудничать с вами…
— Да?
— Да.
Прохоров чуть улыбается, снова листает материалы и спрашивает:
— Значит, как я могу понять из ваших показаний, в парижском эмигрантском центре барона Унгерна считают наиболее перспективной фигурой?
— Да.
— План его выступления распадается на две фазы: первая — поднять монголов против хунхузов, прогнать их, а после — рывок на Москву? Не так ли?
— Вы правильно меня поняли.
— Вы посланы координационным парижским центром для того, чтобы на месте, в Монголии, скорректировать планы совместных выступлений всех белых сил против нас — на Востоке и на Западе?
— Да.
— Хорошо… Можете идти…
Сомов медленно поднимается с табурета, стоящего посредине комнаты.
— Одну минуту, — останавливает его Прохоров. — Опишите мне, пожалуйста, вашего парижского шефа, генерала Балакирева.
— Старик. Брит наголо, с большой седой бородой. Очень высок… очень худ…
— Когда он должен выехать к Унгерну?
— Через две недели.
— За две недели вы надеялись ознакомиться со всеми планами Унгерна?
— Да. Дней за десять.
— Так же, как вы, — через нас?
— Нет. Через Японию…
— Ясно… Пожалуйста, распишитесь на этом листке.
— Нужен мой почерк? — спрашивает Сомов, медленно отходя к двери. Прохоров кивает головой.
— И последнее — назовите мне пароли и явки в Харбине. Кто вас должен переправить оттуда к Унгерну.
Сомов оборачивается и напряженно, сосредоточенно всматривается в лицо Прохорова:
— Вы погибнете там. Я не пылинка, меня знают многие…
— Ваши знакомые — тема особого разговора. Итак, пароль.
— В русское консульство я должен явиться к генералу Бакичу…
МОНГОЛЬСКАЯ ЮРТА. Два хунхуза гонялись за девушкой. Молоденький высокий офицер стоял возле порога, придерживая старуху, которая плакала, рвалась и кричала:
— Иртынцыцык! Иртынцыцык!
Яростно отбивалась Иртынцыцык от хунхузов, но они повалили ее, связали руки веревкой и вывели из юрты.
Когда они проводили ее мимо офицера, тот погладил ее по щеке и сказал:
— Девочка, ты так прелестна. Зачем кричишь ты? Тебя ждет счастье подле меня, а не горе.
Офицер вышел вслед за девушкой из юрты, а старуха ползала за ним на коленях, хватала его за сапоги и причитала:
— Отпустите Иртынцыцык, отпустите Иртынцыцык!
Офицер шел мимо десятков монголов, которые стояли на коленях на поляне, а хунхузы выгоняли скот — баранов, коней, коров. Два солдата затолкали Иртынцыцык в машину — старенький, открытый «линкольн», — она крикнула людям, стоящим на коленях:
— Скажите Мунго, скорее скажите Мунго!
Офицер сел подле девушки, хунхузы — один за руль, другой на первое сиденье, и машина умчалась. А люди продолжали стоять на коленях, потому что пять кавалеристов пересчитывали скот, который потом они погнали следом за автомобилем.
ЖЕЛТАЯ, СОЛНЕЧНАЯ МОНГОЛЬСКАЯ СТЕПЬ. На многие километры растянулась армия Унгерна: пешие, конница, автомобили, артиллерия, обозы. Головной отряд состоял из шести всадников. Это барон Унгерн, его заместитель — бурят Ванданов и личная охрана.
— Где монастырь? — спросил барон одного из охранников.
Охранник оглядел небо и, прищурившись, кивнул головой на восток:
— Там.
Унгерн пустил коня. Свита следом.
Монастырь старика настоятеля Дамба Доржи — маленький: всего двенадцать юрт.
В самой большой юрте старик молился. Он строго смотрел на изображение.
В юрту, осторожно ступая, зашли Унгерн и Ванданов. Охранники стали у входа, а старик продолжал молитву:
— Бог, помоги, спаси из тюрьмы твоего сына, императора нашего Богдо Гэгэна.
Загремела снова музыка, заухали барабаны, простонали флейты.
— Бог, вырви из темницы Хатан Батора Максаржава.
Снова загремела музыка и снова заухали барабаны. Унгерн обернулся к Ванданову и тихо спросил:
— Кто такой Хатан Батор?
— Это военный министр монголов. Старик-настоятель услыхал шепот у себя за спиной, обернулся и увидел высокого, молодого еще, рыжего, вислоусого, поджарого человека в монгольском халате, подпоясанного красным кушаком, с генеральскими русскими погонами и с крестом Владимира на остром кадыке.