Исход
Шрифт:
– Я так понимаю, что, по твоему, он нам не подходит? – произнёс я, чувствуя, что вино, которое она мне неизменно подливала, начинает брать своё, а затем, поняв что именно массирует в этот момент Ву Шу, воскликнул. – Ты чего делаешь?! Так и оконфузиться недолго! А если я после твоих экспериментов со стыда импотентом стану?
– Не станешь! – улыбнувшись заверила меня тоже забравшаяся в бадью лаоши, шутливо шлёпнув мне по руке, которая самовольно потянулась к её груди. – Ты лучше пей. А уж о том, чтобы ты не лишился мужской силы, твоя учительница позаботится! Тем более, что это действительно
В моих руках вновь оказалась наполненная пиала, и я как-то совсем уж машинально поднёс её ко рту, выполняя приказ Ву Шу и продолжая слушать её рассказ. Мысли из головы куда-то подевались, словно бы сами собой, осталось только страстное стремление обладать этими женщинами и какая-то ленивая апатия, из-за которой сделать это прямо сейчас не было ну никакой возможности. Так что я тупо любовался обнажённой засветившейся Яной, чувствуя себя перенапряжённым механизмом, который остановился за мгновение до того, как окончательно сломаться.
– Да, он нам не подходит. Долго и не гарантирует нужного нам результата. Следуя этому пути, нужно чтобы мужчина и женщина жили душа в душу и разделяли общие стремления и мысли. Научились понимать друг друга без слов, стали единым целым, которое потом будет безжалостно рассечено! – лаоши улыбнулась и тихо вздохнула. – К моему глубокому сожалению, я уже давно не та девочка, которая была способна на подобное. Эльфийка же просто не подходит! Ты же пройдёшь по пути «Небесной Страсти», ведь ты не трогал ещё ни одну из нас! Так что мы можем использовать спонтанное любовное напряжение между мужчиной и женщиной, чтобы… Хм… да ты уже не слушаешь… Ян Селис, начинай, как мы и обговаривали! Хочешь – молись, хочешь – колдуй что-нибудь! Главное, чтобы твой источник пульсировал и насыщал духом раствор…
– Мне уже что, жрицы в бане с голыми мужиками молятся? – раздался из уст Янки ехидный голосок Иви. – Да и вообще! То «эльфийка не подходит», то «Ян Селис – начинай!»
– Богиня? – удивлённо посмотрев на эльфу, приподняла бровь Ву Шу. – Что ты здесь забыла, Иви?
– Что я забыла? – казалось, возмущению эльфы не было предела, но мне сейчас было уже всё равно, а лаоши на небожительницу, похоже, плевать хотела. – Да вот! Пришла посмотреть, что известная развратница с моим парнем вытворяет!
– Пришла, так смотри! – приложила божеству Святая. – А ещё лучше – помогай! Что делать – уж ты то точно знаешь! А не хочешь, так не мешай! Вода остывает!
– Да помогу уж! – буркнула, надувшись, Иви и, не смущаясь меня, уселась по-турецки. – Но не тебе, а ему.
Мгновение, и вода в бадье засветилась, то набирая яркость, то тускнея. Ву Шу закончив мять моё тело, уселась в такую же позу сбоку и что-то сказала мне. Я уже не разбирал слова, доносящиеся из микрофона – вино коварнейшим образом ударило в голову. Кажется, мы начали медитировать, точно сказать не могу, но последнее, что я точно помнил – это как аура вокруг лаоши наполнилась энергией сансарных потоков.
А дальше – только какие-то волнистые линии и энергетические сгустки, в которых я купался, словно в бескрайнем море. Играл с ними, плескался в них, создавал некие конструкции. Одни из них тут же расплетались, зато другие сохраняли целостность, витая вокруг, сверкая золотистыми солнечными искорками.
И, кажется, ещё… Кажется, ещё я видел Наставника. Варяг то тёмным пятном, то жутким мертвецом, то таковым, каким я помнил его в последний раз, словно тигр метался между потоками, пытаясь добраться до меня. Однако каждый раз, как только он пересекал некую невидимую черту, его немедленно захлёстывала солнечная лента и утягивала подальше от ничего не понимающего меня. Он пытался порвать её, сбрасывал с себя, но с каждой попыткой золотистых линий становилось всё больше и больше, и вот они оплели его и куда-то потянули. Он сопротивлялся, что-то кричал и, кажется, звал, но я так и не услышал ни единого слова, продолжая играть в бескрайнем, колышущемся море энергии.
Хотя, возможно,всё это был только сон. Во всяком случае, именно так я подумал, проснувшись с тяжёлой, гудящей головой на мятой кровати в совершенно незнакомом, богато обставленном помещении. Более того, я был голым, а на плече у меня лежала голова красивой девушки наднебесницы, которую я видел первый раз в жизни.
Случайным движением я разбудил её, и она, похлопав ещё сонными глазками, сказала мне что-то на своём и улыбнулась. Я же не додумался ни до чего лучше, как выдать сакраментальное утреннее и очень удивлённое:
– Ты кто?
** *
– Я надеюсь, ты стараешься, Бурджик? – в сарае было темновато, а потому молодой хорфиг не заметил важно вошедшего в помещение фермера и, уж тем более, не увидел проскользнувший следом девичий силуэт.
– Сталаюзь… дятеньга… – с жутким акцентом, сильно коверкая и с трудом подбирая слова, произнёс паренёк, глупо улыбаясь.
Мужичок тоже слегка растянул пухлые губы и недоверчиво покачал головой. Так, словно бы он удивлялся тому, что застал дурачка-племянника не дрыхнущим в стоге, а изрядно пропотевшего, с вилами в руках.
– Бурджик, Жейка говорит, что ты опять приставал к ней с расспросами? – фермер сурово посмотрел на паренька, чем сильно смутил его.
– Та… дятега Вурклич, – тяжело вздохнув, повинился наконец парень. – Фсё хчу… знать. Поцему а тякой. Над меня дугие пани смеютца, а двуцки… не смотреть.
– Полно тебе мучать себя, Бурджик, – сменив гнев на милость, мужичок хлопнул племянника чуть выше поясницы.
Выше он просто не дотягивался – молодой хорфинг был выше его не на голову или две, что было бы вполне нормальным и естественным, а чуть более чем в два раза. Выше даже, чем краснокожие люди, среди которых даже он смотрелся бы настоящим бартыром – былинным силачом народа хорфингов.
Вот только и те были бы Бурджику по грудь, но что поделаешь, такова уж судьба была у несчастного парня. Статный и ладный с точки зрения людей, хорфинг оказался белой лисой в летнюю пору для своего родного народа. И очень мучился этим с самого детства. Тем более, что и так у парня весь ум в размеры ушёл, а после того, как его чуть больше месяца назад пырнул своим рогом гривастый однорог, и он почти неделю провалялся без памяти – и вовсе последних крох разума лишился. Даже язык родной забыл.