Искалеченный мир

Громов Вадим Николаевич

Лихо выдернула заточку. Струя горячей крови выплеснулась в воздух, попав на лицо мутанта, смешавшись с изумрудной жидкостью, вытекающей из его шеи.

Заточка полетела на землю. Лихо закрыла Герману глаза, ещё раз посмотрела на понемногу становящееся упокоенным лицо. Устроила его на скамейке получше и пошла к чернявому, уже выходящему из ступора.

Брат Ловкого неуверенно повёл в её сторону дулом дробовика, но хозяин придорожной забегаловки, которую теперь с полным на то правом можно было назвать «В гостях у девяти мертвецов», махнул рукой, приказывая прекратить всяческие поползновения.

— Этого… — Для вящего понимания её слов Лихо показала

в сторону Знатока, возле которого скорбно застыл Книжник. — Этого мы сейчас сами похороним. С остальными — делайте что хотите. Хоть на шашлык, хоть в качестве наглядного пособия для особо пробитых на всю бошку. Можешь вдоль дороги поставить и лепить клиентам, что лично девятерых списал. Не отрываясь от мангала. С машинами делай что хочешь, стволы наши. Лопата есть?

Ловкий собственноручно вынес шанцевый инструмент и даже простёр свою любезность до того, что указал небольшую полянку, метрах в ста за «дзотом», где можно было похоронить Знатока, не опасаясь, что его могилу загадят всяким мусором.

Шатун с Алмазом ушли и вернулись через пятнадцать минут, чтобы забрать тело.

— Подожди… — Книжник остановил громилу и осторожно коснулся плеча Германа, прощаясь с ним. Качнул головой, закусил нижнюю губу и быстро отошёл: отвернувшись, мелко-мелко и беззвучно вздрагивая плечами. Шатун легко подхватил тело на руки и понёс в рощицу.

Лихо задумчиво посмотрела вслед Шатуну, потом перевела взгляд на Книжника и впервые подумала, что иногда дар очкарика оборачивается самой мучительной стороной. Она со временем могла забыть что-то — детали, частности. Какие-то крючочки, способные зацепить в памяти и выволочь на белый свет воспоминания, обшарпанные до некоторой непрозрачности грузом лет и потому частично потерявшие свою остроту. А Книжник был обречёнпомнить это в полном объёме, не упустив ни малейшего нюанса. Всегда. Без надежды на забвение или хотя бы на незначительное искажение увиденного.

Чернявый с братом сноровисто принялись растаскивать кучу-малу, придавленную крышкой от стола. Лихо проводила взглядом утаскиваемого за ноги «анархиста», из левой глазницы которого торчала вилка. Алмаз сэкономил патрончик, в очередной раз доказав, что «Верная Рука — друг индейцев» по сравнению с ним — бездарный и не подающий ни малейшей надежды дилетант.

У остальных чётко сидело по одному «маслёнку» либо в сердце, либо в «бестолковке». А по-другому и быть не могло. Алмаз, и этим всё сказано.

Брат Ловкого поволок круглолицего, утихомиренного Лихо. Она всмотрелась: ошибки быть не могло. У него тоже наблюдались признаки мутации. И у сластолюбца с лошадиной рожей. Одна треть «махновского» отряда состояла из мутантов. Вашу мать, сколько же за ними тянется всякого?!

Лихо не страдала наличием в голове всяких пошлостей, вроде гуманистических иллюзий. Выражающихся в слепой вере в непременную добродетель незнакомых людей. И прекрасно понимала, что за такой артельюникак не может не оказаться того, что в Уголовном кодексе прошлой реальности без обиняков называется «особо тяжкими преступлениями, совершёнными с применением насилия».

Вернулись Шатун с Алмазом, громила коротко кивнул. Мог бы и не кивать. Лихо и без того знала, что Герман будет погребен со всеми почестями, которые только можно придумать в эти минуты. Хотя, конечно же, какие тут могут быть почести, кроме более-менее прилично выкопанной могилы и потустороннего знания, что тебя хоронят не самые плохие люди, с которыми ты знался в той,

насквозь сложной и ведущей в никуда жизни.

— Собираемся, — распорядилась Лихо. — Я — за рулём. Алмаз рядом. Только у этих приструнённыхнасчёт горючки пошарьте, если есть чего — тащите. Не пропадать же добру… Книжник, стволы собери.

Троица двинулась выполнять приказания. Блондинка подошла к Ловкому, воззрившемуся на неё с чётко улавливаемым уважением сильного к ещё более сильному.

— Ничего за последние сутки странного не было? Не считая сегодняшнего перепляса? Заметил чего, нет?

— Ничего. — Чернявый помотал головой с вдохновенной убедительностью, но Лихо и сама видела, что он не врёт. — Не было. Мы ж в Тихолесье, кажется… А что — должно было быть?

— Везучий ты человек, Ловкий, коли тебя пока не затронуло. Мой тебе совет — сворачивай лавочку и дуй поближе к народу. В Суровцы не суйся. Суровцев больше нет.

— Как?!

— Молча, Ловкий. Всплеск пришёл, когда не ждали. Держи «плескалку» вместо креста нательного и дальше решай сам. Я тебя предупредила. Если через месячишко ничего не прояснится, значит, на том свете свидимся. Счастливо оставаться. Да, и в Замурино не лезь. Там от населения одни кровавые мазки остались. Хорошо, что лично не видела, ребята поделились…

Она развернулась и пошла к машине, чувствуя на спине растерянно-озадаченный взгляд чернявого.

Забираясь на водительское место, которое, казалось, ещё помнит тепло тела Германа, Лихо увидела, как Ловкий что-то экспрессивно талдычит брату, делая красноречивые жесты всеми конечностями. Потом они быстро побежали к «дзоту», наверняка начиная распихивать по баулам всё заработанное нелёгким трудом на ниве частного предпринимательства. Спасение — спасением, а барыш бросать не годится.

Лихо повернула ключ в замке зажигания, и спустя полминуты «Горыныч» лёг на прежний курс, держа путь в бывшую Первопрестольную. Можно было ничего и не говорить Ловкому, уехать, оставив его в неведении относительно происходящего. Но чернявый абсолютно не виноват в происшедшем, он-то тут при чём? — пускай спасается, как может. Она не могла по-другому.

Но легче не стало. Перед глазами стоял блеск стальной рыбки, неумолимо приближающийся к спине Германа, который, скорее всего, так и не успел понять, что умирает… Ведь можно было не заезжать в эту шашлычную, перебились бы как-нибудь. Случайность, нелепая случайность. Одна такая спасла их четверых от неминуемой западни Всплеска, другая, словно отыгрываясь, забрала Знатока. И ничего нельзя вернуть, поменять, исправить… Но под сердцем всё равно сидела тупая шершавая заноза, беспокойно ворочающаяся от любого воспоминания о только что минувшем.

Лихо бросила быстрый взгляд в зеркало заднего вида. Книжник сидел, прижавшись лбом к стеклу, и как будто не замечал всех кочек и трещин, на которых даже великолепно сбалансированного для езды по бездорожью бронированного монстра нещадно потряхивало и водило из стороны в сторону.

И снова сосредоточилась на езде, благо что дорога стала сущим наказанием — немного зазеваешься и останешься без колёс.

«На таких трассах в преисподней лихачи и вся остальная братия, не нашедшая компромисс с правилами дорожного движения, на потеху чертям гоняет. — Лихо ловко объехала выбоину, которую мог оставить лишь налакавшийся первача тираннозавр, пытавшийся отплясывать „сударыню-барыню“ изо всех своих тираннозаврьих силёнок. — На спорткарах, без тормозной системы…»