Искалеченный мир
Шрифт:
— До Набережных почти три сотни ехать. — Алмаз выковырял из щербинки между зубами мясное волоконце. — Может, здесь задержимся? А с рассветом покатим.
— Сейчас разберёмся. — Лихо потянулась и направилась к торговцу калориями. — Скажите, любезный…
Через минуту она вернулась.
— Поехали. Шеф-повар уверяет, что до Набережных Челнов не дорога, а просто загляденье. Не хватает только красной ковровой дорожки поверх… У него, кстати, горючкой можно разжиться. Аж сто литров предлагает. Надо брать, хотя ценник безбожный. Снимаемся с якоря, мальчики.
— Спрашивать,
Дозаправив «Горыныча», они двинулись дальше, не заезжая в Казань.
До Набережных Челнов доехали уже почти к полуночи, без особых эксцессов. Если не считать таковым одно-единственное отпугивание Алмазом вконец оборзевшей свистопляски. Напрочь потерявшей страх и привязавшейся к вынужденному сбавить скорость на непрезентабельном участке дороги в районе Мамыловки внедорожнику. Стеклорез засадил ей в ляжку пару пуль, гарантировавших, что плясать она не сможет довольно долго, а свистеть, скорее всего, будет исключительно в тоскливой тональности.
Ночевать пришлось в машине, где-то на окраине, на берегу Камы. Бдили по очереди все, кроме Книжника, которого освободили от дежурства. Протестовавшего против подобного положения дел не очень долго и безо всякой убедительности.
Утречко выдалось не самое доброжелательное, почти сразу после подъёма друзей разразившееся плотной моросью, обещавшей затянуться на неопределённый отрезок времени. Позавтракали сухпаем и тронулись дальше. Ночь прошла и хрен с ней. Главное, что самочувствие не самое паскудное, да колёса у «Горыныча» так никто и не спёр, не испоганил. Ни местные ухари, ни мутант-водяной из Камы, у которого с наступлением перемен вдруг жутко испортился характер…
Набережные Челны остались позади, не отложившись в памяти почти ничем. Город и город. Стоит — и ладно. А то, что каждое четвёртое-пятое здание явно помнило лучшие времена, — так это мелочь. В Нижнем всё было гораздо хуже…
«Горыныч» проехал поворот на Верхний Текермен. Алмаз чистил автомат, вполголоса напевая какую-то шансонщину, в которой присутствовали крестовая дорога, старушка-мама и потерянная за рваный рупь десятилетка. Остальные молчали.
— А это что за митинг единства и согласия? — Лихо вгляделась вперёд, туда, где серую полосу шоссе полностью перекрывало неподвижное скопление невысоких фигур. — Не догоняю я, что бы это значило…
— Гейши, — резюмировал Шатун, когда «Горыныч» приблизился ещё на сотню метров. — Сплошняком. Что делать будем?
Внедорожник остановился метрах в семидесяти от плотно стоящих друг к другу ящерообразных монстров, загораживающих всю дорогу и выпирающих на обочину — ещё метра на три — три с половиной. Больше нигде их не было видно, они столпились только здесь, перегородив дорогу, безмолвные, обездвиженные, непонятные…
— Есть желающие выйти и попросить освободить дорогу? — Книжник нервно хохотнул, осматривая собравшийся перед машиной паноптикум. — Вежливо, по-хорошему.
— Только после тебя, — парировал Алмаз. — Их тут сотен пять, не меньше…
— Они что, закаменели? — Шатун старательно пытался найти хоть один признак жизнедеятельности гейш. Но они стояли сущими истуканчиками, подняв вытянутые головы чуть вверх. Совершенно не реагируя на «Горыныча», урчащего мотором менее чем в сотне метров от них. То ли пребывали в каком-то гипнотическом трансе, то ли по какой-то схожей причине.
— Что делать будем? — повторил громила. — Объехать не получится. Сковырнётся наш «Горыныч», как два пальца… Разве что — напрямую. А если они очнутся?
— Книжник, — протянула Лихо. — Добудь-ка штучки три «эфок». Устроим заезд со спецэффектами.
Очкарик обрадованно полез в рюкзак.
— Что, товарищ тяжеловес? — Блондинка повернулась к Шатуну. — Норматив по метанию выполнить готовы?
— Да хоть до края Материка. — Громила принял от Книжника три мелкорубчатых металлических овала. — Подача будет произведена в лучших традициях, не сомневайтесь…
Лихо сдала задним ходом, увеличив разрыв между ними и гейшами примерно до ста пятидесяти метров. «Горыныч» взревел мотором, готовый рвануться вперёд. Ящероподобные продолжали стоять, как будто были массово поражены вирусом неподвижности.
— Не застрять бы. — Шатун с усилием протиснулся в верхний люк. — Я, конечно, мальчонка верткий, но поймать ртом с пару дюжин осколков — поищите другого ловкача… Ебулдыцкий шапокляк. Лихо, я начинаю.
Три рубчатых сгустка верной смертушки, лишённые предохранительной чеки, поочерёдно, с интервалом с полсекунды, полетели в самую гущу никак не отреагировавших созданий. Скопление гейш было где-то метров шесть в ширину, и «эфки» легли как по линеечке — где-то в полутора метрах друг от друга. Шатун протиснулся обратно в кабину, закрывая люк.
Лихо ударила по газам, внедорожник прыгнул вперёд, туда, где вот-вот должно было рвануть до полного недержания. Души в теле…
Гейш разметало в радиусе нескольких метров, образовав проезд, достаточный для комфортного передвижения «Горыныча», усеяв кровавыми ошмётками всё вокруг. Тушки ящероподобных поглотили разлетающиеся по сторонам осколки, и до внедорожника не долетело практически ничего. Пара кусочков «эфки» вскользь царапнула бронированную «шкуру» «Горыныча», не причинив никакого весомого вреда.
Оставшиеся в целости гейши продолжали стоять на том же месте. Это было невероятно, непостижимо, но снаружи не долетало ни единого звука, учитывая то, что красочно расписанные новойэкологией Материка твари были очень восприимчивы к этим неприятным ощущениям. Порою отступая при одном-единственном пойманном своей шкурой ударе…
Колёса «Горыныча» с хрустом вмяли в асфальт первые разорванные ударной волной тушки. Лихо смотрела только вперёд, но периферийное зрение цепляло окаменевшие фигуры с оторванными конечностями, рваными ранами, из которых вытекала тёмно-розовая жидкость. Они по-прежнему не сдвинулись ни на миллиметр, словно их держала невидимая сила, сильнее самого мощного явления в этом мире. Тяги к жизни.