Искалеченный мир
Шрифт:
Он начал расстёгивать на блондинке штаны, насвистывая какую-то мелодию и с ублюдочной насмешечкой глядя ей прямо в лицо.
— Басмач — полезный член общества, — сообщил он, стягивая с Лихо штаны и развязывая одну верёвку. — Привязывает каждую ногу по отдельности. Удобно. Одну отвязал — и пользуйся без проблем. Вот сейчас ты и поймёшь все плюсы этого метода. Ах, как я тебя трахать буду, ты даже не представляешь… Сука, мразь!
Он яростно ударил Лихо по щеке, наотмашь. Добродушный балагур куда-то пропал, и вместо него появилась опасная тварь, наслаждающаяся своей властью
Ударил ещё раз и ещё. Голова блондинки моталась из стороны в сторону. Кровь из разбитого носа закапала на грязный пол, покрытый, как только сейчас заметил очкарик, тёмными разводами, похожими на высохшую кровь.
Сзади кто-то яростно замычал, скорее всего Шатун, но желанного звука ломающегося креста очкарик так и не услышал. Громила был очень силён, но он не был суперменом, способным сделать что-то выходящее за рамки его возможностей. Оставалось только покориться судьбе и ждать, что же будет дальше. Хотя почти стопроцентный расклад уже был обрисован, и надеяться на чудо…
Сзади, со стороны входа в помещение, раздался высокий крик, наполненный непередаваемым ужасом, как будто с кого-то заживо сдирали кожу. Фюрер замер в нелепой позе с наполовину снятыми собственными штанами. Остальные быстро переглянулись, на физиономиях было отображено самое натуральное недоумение, пока ещё не успевшее смениться страхом. Вертел с Басмачом бросились к выходу; долговязый на ходу начал вытаскивать торчащий сзади за поясом «Глок».
В ноздри Книжника резко ударил какой-то незнакомый запах, пряный, устойчивый. Первый крик поперхнулся, сопровождаясь каким-то непонятным влажным треском. Запах усиливался, становясь почти невыносимым…
Очкарик замер, боясь пошевелиться. Сзади заорали в два голоса, и Книжник с самыми смешанными чувствами узнал в них голоса Вертела и Басмача. Фюрер, выставив вперёд ладони и уронив штаны вниз, попятился. Упал, запутавшись в одежде, и пополз к дальней стене, отчаянно подвывая. Опасная тварь исчезла, и теперь на его лице красовалось выражение, какое бывает у человека, узревшего нечто выходящее за пределы его понимания. И с небрежно наляпанной на этом самом явлении бирочкой «Скорая смерть». Страшная смерть.
Самсон тоже заорал и бросился бежать куда-то в сторону сломя голову, заполошно размахивая руками. За спиной Книжника послышался выворачивающий желудок наизнанку звук. Никогда не слышанный ранее. Крики Вертела с Басмачом смолкли, сменившись тем же характерным треском, зато заверещал пузан, пропавший из поля зрения очкарика.
Фюрер пока был целёхонек, он старался ползти как можно быстрее, чтобы разорвать расстояние с чем-то пока ещё невидимым Книжнику, но жутко напугавшим людоеда. Упёрся в стенку и с расширившимися от ужаса глазами пополз вдоль неё, в самый дальний угол.
Книжник дышал через раз, страстно желая оказаться подальше отсюда или хотя бы слиться воедино с крестом, к которому был привязан.
Через несколько секунд крепыш, забившийся в угол, взвыл нечеловеческим голосом. Очкарик, неотрывно наблюдающий за всем происходящим, уловил еле заметное колебание воздуха, принявшего какие-то невнятные очертания, приближающееся к Фюреру. Безусловно,
Фюрер тоненько, затравленно взвизгнул. Даже с разделявшего их расстояния Книжнику было хорошо видно, что взгляд у крепыша был поплывший,потерявший всякую разумность.
Через несколько мгновений раззявленный в визге рот Фюрера покрылся сеточкой кровоточащих трещин, убегающих от губ к носу, щекам, подбородку. Ещё через очень недолгий промежуток времени, за который сердце успевает стукнуть ровно один раз, вся кожа на лице крепыша лопнула с тем самым треском, обнажив голое мясо.
Одежда на теле людоеда исчезала, словно её щедро окатили кислотой, растворялась прямо на глазах. Грудь, живот, пах, ноги — всё покрывалось паутиной красных трещин. На полу мелко трепыхалось нечто, уже нисколько не походившее на человека, — окровавленный кусман плоти, биомасса…
А потом разнёсся тот самый тошнотворный звук. Людоеда вмялов пол и стало расплющивать, превращая в багровую слизь, неравномерным широким мазком распределяемую по поверхности. Не осталось ни костей, ни кусочков плоти — только слизь, багровая субстанция. Пока ещё тёплая, влажная и, как снова померещилось Книжнику, шевелящаяся…
Над тем, что ещё с полминуты назад было людоедом по кличке Фюрер, вдруг медленно начал вспухать, наливаясь ярко-алым свечением, приплюснутый пузырь диаметром метров в пять-шесть, проявляясь из воздуха, из ниоткуда. Книжник испугался, что край пузыря достанет до них и случится что-то непоправимое. Но явление стало подрагивать, а его основание — как бы «скатываться» кверху, пропадать из виду…
Запах всё так же стоял в помещении, но дышалось уже чуть легче. Книжник по-прежнему старался выглядеть естественным продолжением креста, боясь, что это была только разминка. И сейчас неведомая сила, раскатывающая людей даже не в лепёшку, вернётся.
Но время шло, и ничего не происходило. Очкарик робко посмотрел в сторону Лихо, пребывавшей в беспамятстве от побоев Фюрера. Голова блондинки безвольно лежала на груди, которая, к безмерной радости Книжника, равномерно двигалась в такт дыханию.
Книжник вздохнул и начал делать первые попытки к освобождению. После нескольких минут усердного пыхтения носом и яростного напряжения ручных и ножных мускулов он сдался. Не Гарри Гудини, в самом-то деле… Надежда оставалась только на Шатуна, который, может быть, сумеет что-то предпринять. Но фразочка, оброненная Самсоном по поводу количества веревок, потраченных на укрощение громилы, сводила все надежды к цифири, имеющей приятную овальную форму.