Искатель, 1961 №2
Шрифт:
Его изумление возросло еще больше, когда он посмотрел на то, что принимал раньше за одеяло. Это было широкое покрывало темно-синего цвета. Мягкими складками оно закрывало его до середины груди. Подушка, поверхность ложа, которую он мог видеть у своих плеч, тоже были синими.
Вид голых своих рук вызвал поток новых мыслей. Он помнил, как сильно исхудал за последнее время. Но от этой худобы не осталось и следа. Руки были, как у здорового человека, и покрыты ровным коричневым загаром, которого раньше не было.
Но если болезнь, едва не сведшая его в могилу,
Удивление незаметно сменилось тревогой. Почему так долго оставляют его одного? Люди, кто бы они ни были, не могли не понимать, что обстановка этого «павильона» (он обрадовался удачно найденному названию) непонятна больному и должна волновать его. Если его лечат, а это безусловно так, то врачи не могут пренебрегать спокойствием своего пациента. Они должны прийти, и как можно скорее.
Неподвижность тела становилась мучительной.
Ему страстно захотелось крикнуть, позвать кого-нибудь, но все усилия привели только к тому, что удалось издать едва слышный звук.
Но даже этот ничтожный результат обрадовал его почти так же, как возвращение дыхания, как способность видеть. Ведь до сих пор все попытки воспроизвести звук неизменно заканчивались неудачей.
Стало ясно: сегодня к нему вернулось зрение, завтра вернется речь.
На этот раз он долго находился в сознании. С возрастающим недоумением рассматривал странное помещение.
Очень скоро он убедился, что купол действительно светится. По гладкой, словно покрытой тонким слоем стекла, поверхности «потолка» и «стен» пробегали искрящиеся точки или едва заметные туманные полосы. Один раз, когда почти в центре купола вспыхнула особенно яркая точка, он увидел на полу ее отражение. Глаза, только что получившие способность снова видеть, устали и начали болеть. Он закрыл их.
Где он находится?
Снова этот вопрос, так часто занимавший его мысли до того, как глаза открылись, стоял перед ним и казался самым важным из всех. И хотя он увидел, наконец, окружающее, это не внесло ясности, а, наоборот, запутало все еще больше.
Павильон был так странен, так не похож на что-либо виденное раньше, что невольно явились мысли о сновидении, о галлюцинации мозга, расстроенного болезнью.
Он даже обрадовался этому «объяснению» и поспешно открыл глаза, почти уверенный, что не увидит больше фантастического и непонятного купола…
Но его по-прежнему окружало голубое сияние геометрически правильной сферической поверхности «потолка».
Не сон, не галлюцинация, а реальная действительность!
«Все же, — почему-то подумал он, — двери должны быть. Ведь кто-то входил ко мне. Вероятно, они находятся позади меня, там, куда взглянуть я не могу».
Он нетерпеливо прислушивался, ожидая шагов, которые однажды уже слышал. Но все было тихо, так тихо, что удары взволнованного сердца казались ему громкими, как удары маятника больших настенных часов, висевших в квартире с тех пор, как он себя помнил, и равномерный перестук которых был неразрывно связан для него с воспоминаниями детства.
Никто не приходил.
Время шло, не внося никаких перемен. Много раз он засыпал и снова просыпался. Ему казалось, что прошли уже месяцы с того момента, как, открыв глаза, он впервые увидел это помещение.
Ничто не менялось, и постепенно его начало охватывать отчаяние. Сколько еще предстояло ожидать вот так, в полном одиночестве, в мучительной неподвижности?
Должны же, наконец, прийти люди, принести ему хотя бы пищу? Но, вероятно, они приходили во время его сна.
«Как же меня кормят, — подумал он, — если я не могу пошевелить губами? Наверное, они применяют какое-нибудь искусственное питание».
«Я ни за что не засну больше, — решил он однажды. — Дождусь прихода людей. Во что бы то ни стало».
В этот раз он долго боролся со сном, но в конце концов все же заснул, так никого и не дождавшись.
Открыв глаза, он увидел то же помещение, но тотчас же понял, что произошла разительная перемена.
Пол и купол, бывшие столько времени темно-голубыми, стали неизвестно каким образом молочно-белыми, и в павильоне стало гораздо светлее. Мало того, синее покрывало, под которым он лежал, и синяя подушка были теперь белыми. И такого же цвета стало его ложе. Только его тело оставалось прежним — золотисто-коричневым.
Он не успел еще до конца осознать происшедшую перемену, как услышал слабый, но совершенно отчетливый звук, точно где-то далеко прозвенел звонок.
И он сразу узнал этот звук, тот самый, который он слышал, когда лежал еще с закрытыми глазами, звук, вернувший ему ощущение жизни и характер которого он тщетно старался понять. Это был тот же звук, за которым во второй раз раздались шаги человека.
Наконец-то! Сейчас он все узнает!
И вот прямо перед ним нижняя часть купола внезапно раздвинулась, образовав узкую щель. В помещение кто-то вошел. Стена тотчас же сомкнулась за ним, но в глаза лежавшего человека успел ударить яркий свет оттуда, из-за пределов купола, служившего для него границей внешнего мира. Этот свет был так ярок, так ослепителен, что глаза сами собой закрылись.
И снова, как в давно прошедший день, он услышал приближающиеся шаги. Совсем так же, как тогда!
Но на этот раз он не потеряет сознания!
Он открыл глаза.
Вошедший стоял в двух шагах от ложа.
В одно мгновение лежавший человек успел рассмотреть своего гостя (вернее сказать — хозяина) с головы до ног.
И вместо облегчения от того, что исполнилось его желание и к нему пришел, наконец, другой человек, он ощутил вдруг страшную тревогу.
Во всем облике вошедшего, в каждой черте его лица и фигуры, в каждой подробности необычной одежды лежавший увидел чужое. Он сразу всем существом почувствовал, что незнакомец, внешне похожий на людей, имеющий все признаки обычного человека, не имеет с ним самим ничего общего, что они совершенно различны, как должны быть различны жители разных планет.