Искатель, 2013 № 03
Шрифт:
— Гм, Снежана… Но мастерская тут слишком большая! Обилие зеркал, пространства — все это давит на меня. Лучше бы устроить мастерскую где-нибудь на чердаке или в мансарде… — проговорил Ганин.
— Нет! — топнула ногой Снежана. — Величественный портрет может быть нарисован только в величественной зале. Это тебе не пухлых провинциальных красоток рисовать! Это… совсем другое!
— Уж не к царю ли ты меня поведешь? — ехидно спросил Ганин.
— Может, и к царю, а может, и нет — сам узнаешь… Итак, осмотрел, понравилось? А теперь идем одеваться! Тимофей, чертов кот, а ну сюда! Помоги подобрать милорду костюм, научи его как следует. А у меня дела сейчас, я уле… уезжаю.
— Мр-р-р, госпожа, лечу, лечу, не стоит бес-с-с-покоиться, да-сс! — Тимофей стремглав вбежал в залу. Он уже успел переодеться в старинный бархатный
— Какая принцесса? Какая королева? — только и прошептал Ганин, а Кот так и тащил его куда-то, взяв под ручку, да так быстро, будто летел. Ганину даже показалось, что он и ногами-то не касается пола…
— Ох-х-х, ну не спрашивайте, меня, умоляю! Скажу, а потом — в морду, в морду… Знаете, уже сколько раз получал? Думаю, все — уйду, сменю хозяйку, а не отпускает, окаянная! Я ей: помилуйте, госпожа, на свободу хочу, на волю, рыбки половить удочкой, в прятки поиграть с детишечками, да просто, знаете, приятненько так на диванчике полежать, после обеда сытного… М-р-р, благодать! А не пускает, окаянная, сучка эдакая! Говорит, ты, Тимофей, думаешь, хозяина сменишь, легче жить будет? Не-ет, говорит. У меня еще ладно… А вот мой папаша — так он не арапником будет, он тебя посохом своим так отходит, что все кости переломает! А я, говорю, на свободу пойду, буду, как кот ученый, на дубе сидеть и сказки вещать, или как кот в сапогах буду сам по себе. А она, стерва эдакая, мне: какая такая свобода? Где это видано? А? Я говорю, ну если слово такое есть, то значит, есть она обязательно где-то! А она мне: а ты пойди и спроси у Распятого, есть ли свобода? Ха-ха! Думаешь, ТАМ тебе легче будет? Везде хозяева, везде, милейший, и везде — в морду, в морду, в морду…
От болтовни Кота Тимофея Ганину стало не по себе. Но наконец они добрались до гардеробной.
Здесь Ганина ждал другой слуга — такой же коренастый, как Тимофей, тоже облаченный в старинный бархатный костюм, такой же черноволосый, но сутуловатый, даже сгорбленный, с длинным горбатым клювообразным носом и по-птичьи тонкими ручками и ножками, а на голове — хохолок. Он причудливо подпрыгнул при виде Ганина на месте и низко поклонился.
— Готов служить, милор-р-рд! Готов служить! Все в лучшем виде, все готово! Сейчас в моде у нас будут туалеты а-ля Р-р-р-ренессанс шестнадцатого века! Кар-р-р, ой, простите, милорд. Вам нужен коротенький обтягивающий бархатный колет до пояса с высоким стоячим воротничком, ослепительно белая шелковая сорочка на шнурках, коротенький плащик до поясницы, коротенькие панталончики на бедрах, длинные шелковые гольфики, мягкие туфельки с длинными носиками и обязательно берет или круглая шляпа с пером. Эй, Тимофей, тащи сюда сантиметровую ленту — будем подбирать костюмчик под милорда!
После примерки костюма Тимофей настоял на том, что необходимо принять ванну. В воду он с хитрой рожей подсыпал какого-то ароматного розового порошка, отчего она окрасилась в тот же цвет и заблагоухала
— Ах-ха-ха! — засмеялись оба, когда Ганин вылез наконец из розовой воды, — и тут же осеклись: у входа в ванную стояла Снежана. Она была облачена в роскошное длинное небесно-голубое платье с большим вырезом, открывавшим наблюдателю грудь и плечи, с корсетом, затянутым по-старинному шнурками, а ее волосы были заплетены в длинную косу, покрытую сеточкой из золотых шелковых нитей.
Слуги так и присели от страха, но она не обратила на них внимания, будучи поглощена открывшимся ее взору зрелищем.
— Божественно! Прелестно! Восхитительно! Думаю, одежда тебе была бы даже лишней, но это решаем, к сожалению, не мы… Прием костюмированный, и никуда от этого не деться.
Снежана вышла из ванной, оставив смущенного Ганина в покое. Слуги уже подлетели с полотенцами, а потом повели его обратно в гардеробную, и только там Ганин, взглянув в огромное зеркало, понял, почему она так себя повела — такое он видел разве что в Пушкинском музее, куда они ездили из института с экскурсией любоваться шедеврами античного искусства. Перед ним стоял не кто иной, как сам Аполлон Бельведерский собственной персоной — высокий, стройный, атлетически сложенный, волосы — светлее солнечного света, а глаза — синее неба…
— Но ведь это не я! — вскричал Ганин. — Я не хочу быть в таком виде! Верните мне мою внешность! — И топнул ногой.
— Ну что вы, ну что вы, милорд, как же можно вам в другом виде явиться к ее отцу?! Иначе нельзя, мрр, а то — в морду, в морду дадут, как пить дать — и нам тоже, заодно!
— Вор-р-роненку на Олимпе не место, милорд, — подхватил клювоносый. — Там только соколы да орлы, орлы да соколы!
Ганин замолчал и позволил себя одеть. Он уже понял, с кем имеет дело, и в его голове созревал рискованный, но вполне исполнимый план. «Ну что ж, Снежаночка ты моя ненаглядная, мы еще с тобой пободаемся, дорогуша, пободаемся, — подумал про себя Ганин. — Все-то ты придумала хорошо, вот только одно упустила… Говоришь, судьба ты моя, а все ж таки есть еще одна лазейка, и уж ею я непременно воспользуюсь».
— Карета подана, милорд! — раздался громоподобный бас, напоминающий скорее рык хищного зверя, чем голос человека, и в проеме двери показался двухметровый здоровяк с развитой челюстью, пудовыми кулаками, покатым лбом и приплюснутым носом, также одетый в бархатный старинный костюм. — Ее высочество ожидает вас! — И он отвесил немного неуклюжий поклон.
Ганин выдохнул и поплелся вслед за великаном.
У ворот поместья уже стояла позолоченная карета, запряженная шестеркой вороных. Здоровяк с удивительной для его телосложения грациозностью запрыгнул на козлы, а Тимофей и клювоносый — на задники кареты, предварительно открыв дверцу Ганину. В карете уже сидела Снежана и усиленно работала веером из белоснежных перьев.
— Трогай! — резко крикнула она, и здоровяк щелкнул вожжами. Кони поскакали.
— Не понимаю, Снежаночка, а почему мы едем на прием утром? — спросил Ганин. — Мы ведь с тобой еще даже не обедали. Обычно приемы бывают вечером…
Снежана смерила его по-королевски величественным взглядом, о чем-то подумала, а потом сказала:
— Мой отец настолько могуществен, что может в любой момент сделать ночь — днем, а день — ночью. Да и вообще — какое это имеет значение? Ты задаешь слишком много вопросов, дорогой, и мне это не нравится. Бери пример с Тимофея — он делает то, что ему говорят. Запомни: если Я что-то говорю, значит, это имеет смысл и твое «почему» здесь совершенно неуместно.