Искатель, 2013 № 03
Шрифт:
Анна Николаевна подскочила как ужаленная.
— Глубокое? Глубокое! Да, там есть храм святителя Николая, я там свечки ставила за здравие Снежи, записку подавала, когда отсюда вчера домой шла, — проговорила женщина, комкая в руках носовой платочек. И вдруг засуетилась и стала копаться в своей сумочке.
— Вот, там икону купила, здесь, у Снежи, чтобы поставить, чтоб защищал ее, исцелил…
Ганин взглянул на икону, и волосы на голове у него зашевелились — он увидел точное изображение утреннего гостя…
С Анной Николаевной Ганин договорился,
— И помните, Анна Николаевна, ни под каким предлогом не позволяйте вывезти отсюда Снежу!
— Конечно, Алексей Юрьевич… Но что вы-то будете делать?
— Пока не знаю. Я знаю одно — Снеже умереть не дам и идти на поводу у нечисти больше не буду. Главное, Анна Николаевна, бросить судьбе вызов… Сидя здесь, в палате, я ни Снежу не спасу, ни себя, надо действовать.
Ганин отправился к главному врачу, попросил не перевозить пациентку из палаты, оставил солидную сумму на непредвиденные расходы и вышел из больницы. У ворот его уже ждала машина.
— Куда едем?
— Сначала — в Глубокое, потом — в Марьино…
Только поздним вечером Ганин оказался наконец в усадьбе Никитского. Сначала он долго ждал единственного батюшку, настоятеля храма, пока тот приедет с требы. Потом долго беседовал со священником, обо всем ему рассказал, кроме как об утреннем чуде. Тот объяснил, что нужно сделать, чтобы подготовиться к причастию. Решили, что священник приедет в усадьбу и освятит всю комнату, в том числе и зловещий портрет.
Потом Ганин поехал в поместье, хотя, если честно, предпочел бы провести ночь где-нибудь в другом месте. В поместье поужинал довольно скромно, принял душ и отправился в комнату для гостей. Комнату с портретом, которую он лично запер на ключ, а сам ключ положил в свой бумажник, он решил больше никогда не посещать.
В комнате для гостей он поставил купленную в храме икону с изображением Иисуса Христа в центре, а по бокам — Богородицы и святителя Николая, зажег восковую свечу, также принесенную из храма, и принялся читать молитвы к причастию. Кукушка на часах прокричала двенадцать раз, а он прочел еще меньше половины — церковнославянские слова трудно произносились, а мысли бегали в голове, как испуганные овечки. За окном мерзко лаяла собака, мяукала, как резаная, кошка да каркала какая-то отвратительная ворона. Все это здорово сбивало с мыслей, и Ганину было вообще как-то не по себе. В двенадцать началось форменное светопреставление!
Откуда-то сверху раздался громкий женский вой, почти истеричный, кто-то громко заходил по кругу, застучал кулаками. Ганину стало сначала жутко, а потом жалостно — уж больно надрывно плакала женщина. Он потерпел немного, а затем не выдержал и, отложив молитвослов на край кровати, взял бутыль со святой крещенской водой и толстую восковую церковную свечу и пошел на звуки. Не стоило
Когда Ганин подошел к двери, плач тут же прекратился.
— Ну вот, перестала… — облегченно выдохнул он. — Спокойной ночи! — И развернулся, чтобы уйти, как вдруг из-за двери раздался знакомый голос:
— Не уходи! Мне очень плохо…
— Мне тоже было плохо, когда моя невеста лежала полумертвая у твоего проклятого портрета! Вот приедет священник завтра в обед, покропим тебя святой водой, и духу твоего здесь больше не будет, ведьма!
За дверью опять раздался дикий вой, и сердце у Ганина сжалось от боли — хоть она и ведьма, но все-таки женщина! И притом — одинокая…
— Да, я — женщина! — словно прочитав его мысли, послышался голос за дверью. — А ты поступаешь со мной жестоко! Я могла бы убить эту белобрысую шлюху, но ведь не убила!
— Не смей так называть ее! Я ухожу!
Голос на секунду умолк.
— Не буду. Останься.
— Не могу. — Ганин развернулся, намереваясь уйти, но дверь вдруг сама собой открылась! Поток воздуха тут же задул свечу, и Ганин оказался в кромешной тьме, но даже и во тьме он отчетливо увидел силуэт безликой женской фигуры…
Ганину стало жутко не по себе, он кинулся было назад, но споткнулся и упал на ковер. Бутылка с крещенской водой выпала из его руки. Ганин потянулся было за ней, но на его руку уже наступила чья-то мягкая, но в то же время необыкновенно сильная и тяжелая лапа и придавила ее к полу. На другую руку наступила другая лапа, а кто-то третий сел на его ноги. Ганин не мог пошевелиться, придавленный руками и ногами к полу, как распятый, и только теперь вспомнил, что тот таинственный священник строго-настрого запрещал ему выходить ночью из комнаты и говорить с бесовской силой, не поддаваться ни на какие ее уловки… «Слишком поздно!» — мрачно подумал Ганин и стиснул в отчаянии зубы.
Женская фигура подошла к нему вплотную. На ней не было ни лица, ни кожи, казалось, она целиком была соткана из тьмы, да и двигалась не касаясь пола, как призрак.
Ганин удивленно посмотрел на нее и прошептал:
— Кто… ты?..
Но ответом ему был мягкий, но полный горькой иронии смех.
— Таковы все мужчины, друзья! Сегодня они признаются тебе в любви, называют богиней, а завтра говорят — «кто ты? я тебя не знаю!», а-ха-ха!
— Давай я перегрызу ему глотку, госпожа!
— А я — выцарапаю ему глаза!
— А я их потом склюю! — раздались рядом с Ганиным жуткие голоса.,
— Нет, друзья, он мне нужен живым. Как там сказал один чудак из Назарета: «до семижды семи раз прощайте»? А-ха-ха!
— Но его потом самого — мяу! — прибили гвоздями к дереву, госпожа!
— Нам такая судьба не страшна. При всем желании прибить меня ни к чему невозможно.
Черная тень приблизилась к Ганину и совершенно нахально села ему на живот.
— Почему у тебя нет лица? — прохрипел Ганин.