Искатель приключений

де Монтепен Ксавье

Рауль вскочил на лошадь, пришпорил ее и поскакал в галоп. Куда? Он сам не знал и даже еще не спрашивал себя об этом.

Быстрый бег лошади и вечерний ветер освежили пылающий лоб молодого человека и несколько успокоили его мысли. Проехав около трех лье, Рауль заставил лошадь идти шагом и принялся размышлять. Прежде всего ему хотелось удалиться от Ла Транблэ. Его родители еще были живы; но мог ли он просить убежище у тех, которых презирал в дни своей роскоши и которых притом не любил? В особенности мог ли он – воплощенная гордость, – решиться носить ничтожное имя Рауля Риго в том краю, где три дня назад все считали его будущим маркизом де ла Транблэ? Конечно, все дворяне, собравшиеся на похороны Режинальда, доказали ему

глубокое участие, заступившись за него против виконта де Жакмэ; конечно, все эти дворяне охотно предложили бы ему свое гостеприимство; но не предпочтет ли он лучше умереть, чем быть принятым, как низший теми, которых он считал себе равными?

Рауль размышлял обо всем этом с глубокой горечью, и с минуту отчаяние переполнило его сердце. Он почувствовал себя одиноким на земле, погибшим на свете. Ночь спускалась постепенно; вокруг него поле было пусто и безмолвно. Этот мрак, это уединение показались ему изображением его жизни. Эти мысли привели молодого человека в такое отчаяние, что он чуть было не потерял сознание и зашатался на своей лошади. Рауль поспешил ухватиться за седло, и рука его встретила чемодан, который издал продолжительный металлический звук. Рауль вспомнил тогда, что он вез весьма значительную сумму, хотя в сущности и не знал, как велика она. «Стало быть, не все еще погибло», – подумал он, зная, что с золотом всегда можно выпутаться из затруднительных обстоятельств. В то же время внутренний голос прошептал ему, что если он может найти где-нибудь облегчение своим печалям, то, разумеется, всего скорее в Париже, в этом великолепном городе, о котором он слышал столько чудес. Он тотчас же решился и сказал сам себе: «Я поеду в Париж». Однако, чтобы доехать до Парижа, надо было совершить продолжительное путешествие и прежде всего найти на этот вечер ужин и ночлег. Рауль опять пришпорил Баяра, который поскакал в галоп.

Часа через полтора Рауль увидал огни и очутился у ворот Аббвиля. Он поехал шагом и скоро доехал до ворот довольно порядочной гостиницы, под вывеской «Три Короны». Конюхи тотчас овладели Баяром. Рауль поручил им хорошенько позаботиться о благородном животном, которое хотя и было покрыто пеной и потом, гордо ржало и топало о мостовую своей легкой ногой. Молодой человек сам снял драгоценный чемодан, в котором заключались все его состояние и все его надежды, взвалил его на плечо и вошел в гостиницу спросить комнату и ужин.

Мы уже знаем, что Рауль, кроме того, что был очень хорош собою, имел осанку и манеры самые аристократические, какие только можно вообразить. Поэтому, хотя в то время дворянин, уважающий себя, не путешествовал без двух, по крайней мере, лакеев, хозяин и хозяйка поспешили услужить молодому кавалеру, одетому в такой глубокий траур и по наружности такому знатному. В один миг была приготовлена прекрасная комната. Так как вечера были прохладны, развели в камине этой комнаты яркий огонь. Вертел в кухне пришел в движение и кастрюли начали свою однообразную песнь.

Рауль был печален, но он был молод. Нравственные горести не могли лишить его аппетита: приятный запах жаркого и рагу возбудил в нем приятное ощущение, а уважение, которое ему оказывали, немножко развеселило его и расположило бросить на будущее менее отчаянный взор.

LI. Сирота

Рауль приказал подать ужин в его комнату, поскольку не собирался расставаться со своим сокровищем.

Ужин явился. Трактирщик превзошел самого себя, и блюда, которые ставили перед молодым человеком, были образцовыми произведениями поваренного искусства. Рауль поужинал хорошо, хотя иногда грустные мысли заставляли руку его опускаться в ту самую минуту, когда он подносил ее ко рту. Окончив ужин, он запер дверь своей комнаты, раскрыл чемодан и высыпал деньги на стол. Он был ослеплен количеством золота, которое лежало перед ним.

Никогда Рауль не приписывал ни

малейшей важности значительной сумме, которая хранилась в его железной шкатулке и которая относительно состояния маркиза Режинальда была только каплей в море. С минуту он смотрел на блеск этой сияющей груды. Знаменитый профиль Людовика XIV блистал на двойных луидорах. Рауль принялся считать золотые монеты. Их было более тысячи. Так как они были неравного достоинства, одни в двадцать четыре, другие в сорок восемь ливров, то все количество их составляло около сорока тысяч ливров. Конечно, это было маловато для Рауля, который мечтал о ста тысячах экю годового дохода с маркизского имения; но все-таки с этой суммой нельзя было умереть с голоду, по крайней мере некоторое время. У Рауля было также несколько драгоценных вещей, но он не знал их ценности, к тому же он был намерен хранить эти вещи на память о маркизе Режинальде, от которого получил их.

Герой наш положил все свое золото в шкатулку, которую запер и поставил на ночной столик, возле своей кровати. Сделав это, Рауль удостоверился, что пистолеты его заряжены, и положил их на чемодан, как верных и грозных защитников. Наконец он лег спать и, разбитый усталостью и жестокими волнениями этого и предшествовавших дней, скоро заснул. Сон молодого человека был гораздо спокойнее, чем он опасался, и когда он проснулся, было уже довольно поздно. Он тотчас встал, слегка позавтракал, расплатился и отправился в путь.

Рауль рассчитал, что ему потребуются четыре дня, чтобы приехать в Париж, не истощая лошадь и не утомляя себя. Поэтому, он поехал умеренным шагом и мог таким образом свободно предаваться размышлениям, которые внушало ему его настоящее положение.

Между прочим, он спрашивал себя, какое самое полезное употребление может он сделать из своих сорока тысяч ливров. После долгих рассуждений, он наконец решил, что, без сомнения, всего благоразумнее было бы купить место в армии и вступить на службу его величества. Мы знаем уже давно, что военное ремесло нравилось нашему герою; притом юное и блестящее воображение легко убеждало его, что шпага ничтожного офицера может когда-нибудь сделаться в его руках фельдмаршальским жезлом. Потом ему казалось, что маркиз Режинальд одобрит его намерение с высоты небес. Решив таким образом вопрос своей будущности, Рауль почувствовал себя спокойнее.

Прошло два дня без всяких происшествий, которые стоило бы передать здесь. Утром на третий день, часа через два после отъезда из гостиницы, в которой Рауль ночевал, он очутился у подошвы горы до того крутой, что вынужден был сойти с лошади и предоставить ей свободу взбираться одной. На вершине горы сын браконьера остановился на минуту и с восторгом взглянул на великолепную панораму, которая необозримо расстилалась перед ним.

В ту минуту, когда он готовился опять сесть на лошадь, он увидал в десяти шагах от себя крестьянского мальчика, сидевшего на краю дороги у оврага. Этому мальчику было, по-видимому, лет четырнадцать или пятнадцать, не более, лицо его было умно и приятно, но покрыто мертвенной бледностью. Сжатые черты и черные круги под глазами показывали болезненное состояние и продолжительное страдание. Он сильно прижимал правую руку к стесненной груди, как бы затем, чтобы подавить жестокую боль. Грубая, поношенная блуза и разодранные панталоны составляли всю его одежду, босые ноги были обуты в тяжелые деревянные башмаки.

Когда мальчик заметил, что Рауль пристально на него смотрит, он потупил глаза. Лицо его обнаружило явные признаки сильной внутренней борьбы. Потом он протянул к Раулю руку и прошептал задыхающимся голосом:

– Я голоден!..

Рауль подошел и подал ему монету. Мальчик с живостью взял ее и поцеловал, вскричав:

– Ах! Да благословит вас Бог!.. Я не умру сегодня…

– Зачем ты говоришь о смерти? – спросил Рауль. – Разве ты так беден и несчастен?..

– Да, я очень беден и очень несчастен…