Искатель утраченного тысячелетия(изд.1974)
Шрифт:
– Поздно теперь выбирать да сомневаться. Будь что будет.
Кожаный мешочек
Старик поманил меня пальцем:
– Тайна есть… Передать надо барину… коли бог его сохранил… вот… Попадете в Москву, так найдите дом Сумбатова… адрес вот здесь. – И он указал рукой на небольшой кожаный мешочек, висевший у него на груди. – Берегите его, здесь все планы… карты…
– Какие карты?
– Как дойти до живой воды, до молодильных яблок… Барин-то черепки все собирал… Все расспрашивал у индейцев.
Я догоню
И вдруг старик стал
– Джунгли… погоди, погоди, Федор Федорович… Потонем мы с тобой… ты беги… Беги… Не оглядывайся… Я догоню…
Он застонал и открыл глаза.
– Сами снимите мешочек. Спрячьте. Сберегите его… Передайте.
Губы его тихо шевелились, но слов уже нельзя было понять.
Дело не в сказке, а в намеке
На старом погосте в январский яркий солнечный день вся деревня хоронила незнакомого старого прохожего.
После похорон я задержался здесь еще на сутки. Возчики собирались в дорогу. В избу беспрестанно заходил народ. Каждый приходивший спрашивал меня, кто был этот прохожий, откуда и не дал ли какого наказа напоследок.
Я терпеливо вкратце повторял одно и то же: имени не сказал, сам издалека, из чужих стран, и что искал он, как в сказке, то ли живую воду, то ли что другое…
– Сказка – она и есть сказка, – недоверчиво сказал один возчик.
– Как бы не так, – возразил другой. – Да вот из нашей деревни люди уходили по сказке, шли по белу свету, искали белые реки…
– Так ведь не нашли!
– Одни не нашли, другие найдут! Нет, прохожий дело понимал…
– Так ведь нет чудес на земле, – утверждал я.
– Ну, живая вода есть на свете… Бьют где-то ее ключи… Есть она, эта вода…
– Сказки! Сказки! – говорил я и тут же ловил себя на том, что в глубине души я по-детски верю и в живую воду, и в молодильные яблоки.
А сам, держа в руках кожаный мешочек с какой-то неведомой картой, думал: сказка – сказкой, но дело не в ней, а в намеке, который неутомимо живет в каждой сказке. Так, может быть, и в этой карте таится еще неведомый людям намек?
Карта и записная книжка
Итак, остался у меня плоский небольшой потертый замшевый мешочек, потемневший и залоснившийся. Никанор носил его под рубашкой на прочном кожаном шнурке. В мешочке оказалась записная книжка, завернутая в кусок брезента, и карта.
Я осторожно расправил слежавшиеся листы книжки. Записи были сделаны черным мягким карандашом и хорошо сохранились.
На первой странице была только одна запись:
«Нашедший сию памятную книжку благоволит вернуть ее по принадлежности ее владельцу, Федору Федоровичу Сумбатову из России, проживающему в городе Москве» (дальше следовал адрес, который я, по вполне понятным причинам, здесь не пишу).
Не стану пересказывать чужие записи. Скажу только: я был взволнован всем, что узнал из этой записной книжки, Я понял – Сумбатов захвачен той же идеей, что и Веригин. Но к ее осуществлению идет с другого конца.
А теперь последние материалы – два доноса, написаны рукою Зимовейкина. Вот они:
«Ваше Превосходительство!
А злодей-то уж в Москве! Мне на подмогу отрядите людей, чтоб задержать лиходея. Ходит он в два места: на Плющиху, в дом Сумбатова, что вернулся из дальних краев, и на мой Малый Кисельный переулок, где Порошины пребывают. Где-нибудь да возьмем его. Может, на бульваре, у Рождественского монастыря по выходе с Кисельного переулка, или еще где. А из повествования к Наташке вижу, что собирается этот беглый из Москвы скрыться. Пусть собирается, а я уж не упущу сию птицу, этого Веригина.
Вашего Превосходительства покорный слуга
Терентий Зимовейкин».
«Ваше Превосходительство!
Не забудьте меня в своих милостях. Ведь с божьей помощью и моим старанием на Рождественском бульваре «под вечер осени ненастный» схватили мы Веригина. Теперь-то он уж кару получит такую, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Уповая, что снизойдет Ваша милость и на меня, грешного, верный слуга Вашего Превосходительства
Зимовейкин Терентий».
ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ С СОБОЙ?
Соскочили все гайки, развинтились все винты. Была машина, и нет ее: развалилась. Я бессильно уронил руки: нить удивительного поиска оборвалась.
Вот он, предо мной, этот листок. Последний из спасенных Таней Бобылевой.
Искатель тысячелетней жизни, сопровождаемый жандармами в ссылку, уцелел под снегом Сибири в дикую пургу, не сдался смерти, уже был на пути к спасению и не ведал, что в Москве его ждет западня.
Но куда мне девать себя? За что теперь приняться? Незаметно для себя я стал участником необычайного поиска. И вдруг вижу – все оборвалось… и мой душевный порыв иссякает. Так река в пустыне течет и исчезает, уходит в песок.
Я подошел к окну.
С бассейна звучат разрозненные восклицания, и какие-то мелодии оттуда долетают словно из густого тумана. Зато слышнее, как говорит старая Москва-река с молодым бассейном.
«Какая искусственная, зеленоватая вода в тебе, бассейн», – говорит Москва-река.
«А в тебе, Москва-река, совсем уж потемнела вода»…
«От заботы! От заботы!» – шепчет Москва-река и плывет, плывет меж каменных берегов.
Как беспокойно застучали большие часы на шкафу в ответ на ночной» гудок! Одно беспокойство цепляется за другое. Совсем как колесики в этих часах.
Кто-то лизнул руку. О, это ты, мой старый пес! Зовут тебя Найт. Но ты отзываешься и на кличку «Ночь», «Ночка». Твоя морда легла ко мне на колени. В глазах твоих сострадание, озабоченность.
«Ты словно застыл. Смотри, как бы не оледенела твоя душа», – ты это хочешь сказать мне, пес?
Ты подпрыгнул, ты вскочил, ты встряхнулся, ты носишься вокруг стола, лаешь, приседаешь и снова кидаешься ко мне! Какой вопросительный взгляд у тебя!
Догадался! Догадался: встряхнуться мне надо!