Искатель. 1961–1991. Выпуск 2
Шрифт:
Теперь сомнений не оставалось: спасательная команда вела на судне работы. Она загерметизировала все отверстия в корпусе и, возможно, ликвидировала течь в носовых трюмах. Это объясняло всплытие судна, когда прилив достигал своей высшей точки. Корабль был водонепроницаемым, почти готовым к буксировке.
Петча я нашел стоящим у входа в угольный бункер. Его глаза неотрывно смотрели на крышку люка, снятую с петель и валявшуюся неподалеку. Вместо нее красовалась стальная плита, надежно закрывающая лаз. Это значило, что труп Деллимера будет пребывать в прочнейшем стальном гробу до тех пор, пока судно не будет доставлено в порт
— Ну вот и все. — Он отвернулся и принялся смотреть вдаль.
— А почему ты думаешь, что они ушли?
Он посмотрел на небо, понюхал ветер, долетавший с запада нервными порывами.
— Возможно, их предупредили о грозящем шторме?
— Что это? — воскликнул он вдруг. Где-то за мостиком сначала кашлянул, а затем ритмично застучал двигатель, и я ощутил, как под ногами завибрировала палуба. Мы с Петчем застыли, прислушиваясь к этой музыке, а потом помчались по коридору на мостик и по трапу спустились на носовую часть грузовой палубы. Там возле люка в трюме № 2 увидели большую помпу, прикрепленную намертво к палубному настилу. Мотор работал на полных оборотах, и высасывающий рукав, выходящий из смотрового люка, словно дышал, периодически наполняемый водой. Но поблизости никого не было. Палуба была пуста — на всей носовой части ни души.
Все это выглядело жутко, сверхъестественно.
— Посмотрим на мостике, — сказал Петч. — Ведь кто-то же запустил помпу!
Мы нырнули обратно в коридор и по трапу поднялись на мостик. Там никого не оказалось. В штурманской рубке — тоже никого. Но тут Петч указал на какой-то предмет. Он оказался синим плотиком, который выходил из-под борта «Мэри Диар». Это был Хиггинс, и он греб теперь по направлению к ближайшему рифу.
— Хиггинс! — завопил я, указывая на него. — Это Хиггинс!
Ветер был довольно сильным и дул в нашу сторону, а потому Хиггинс не слышал меня. Он достиг рифа, привязал плотик к каменному выступу и начал карабкаться на него. Потом он взял в руки железный лом и, действуя им как рычагом, стал втаскивать наверх бухту троса.
Он стоял ко мне спиной. Освободив петлю, он подтянул ее к каменному выступу и таким образом «привязал» судно к рифу, а слабо натянутый трос с легким плеском упал в воду.
Наконец он заметил меня. Некоторое время он смотрел в мою сторону, а затем сел на плотик и поплыл к «Мэри Диар». Прилив набирал силу и двигался со скоростью трех узлов. То ли Хиггинс устал, то ли раздумал, но внезапно он повернул обратно и стал отчаянно грести в направлении Грюн-а-Крока. Дойдя до скал, он вылез из плотика и, скрючившись, сел на камень. Некоторое время он смотрел на судно, потом голова его упала на колени, и весь он как-то сник.
Стук помпы внезапно стал замирать и смолк. Оказывается, ее выключил Петч.
— Нам придется затопить корабль, — раздался рядом его голос. — Это все, что нам осталось.
Но затопить судно теперь было невозможно. Каждое отверстие, каждая щель его были надежно заварены, даже вход в машинное отделение.
— Ну что ж, будем надеяться на лучшее, — ответил я.
Петч засмеялся.
— Шторм с запада принесет с собой прилив. На высокой воде судно
На камбузе было темно и удушливо. До нас здесь побывали и море и французы. Не осталось ни одной консервной банки. Правда, шкаф был набит хлебом, но он превратился в клейкую массу. Было и мясо, но оно покрылось тонким слоем плесени; было и масло, но оно перемешалось с илом и песком. Мы нашли только сыр, который оказался довольно свежим внутри, банку полузасохшей горчицы, несколько соленых огурцов и разбитую склянку с остатками джема. Мы проглотили все это с волчьей жадностью, а потом стали обшаривать салон, офицерские каюты и помещения команды. Нашли слипшуюся массу, бывшую прежде конфетами, банку имбиря и под койкой кочегара обнаружили самое ценное — две банки говяжьей тушенки. Свою добычу мы отнесли в боцманскую каюту на полуюте, съели ее, а потом молча сидели, прислушиваясь к вою усиливающегося ветра.
Шторм налетел вместе с изменением направления прилива, и вскоре волны, бившие в борт, стали достигать палубы мостика; под ногами зашевелилась корма. Выглянув за дверь, я увидел голубой плотик, прыгавший на волнах с подветренной стороны Грюн-а-Крока.
К середине дня шторм набрал полную силу. Волны всей своей многотонной тяжестью обрушивались на носовую часть, и с каждым ударом палуба мостика окутывалась тучей брызг и белой пены. Корпус судна трясло как в лихорадке. Рифы Минки постепенно скрывались под пенными бурунами прилива.
Еще раз я увидел Хиггинса примерно за два часа до наступления высшей точки прилива. «Мэри Диар» стала всплывать. Ее днище со скрежетом терлось о донную гальку, а рифы Грюн-а-Крока почти исчезли в кипящей пене. Хиггинс спускался с вершины скалы к своему плотику. Я видел, как он взобрался на него и взялся за весла. Затем налетел шквал, размыл очертания рифа и скрыл от меня Хиггинса за пеленой брызг и дождя.
С тех пор Хиггинса я больше не видел, да и никто больше не видел. Возможно, он рассчитывал добраться до «Мэри Диар», а может быть, надеялся достичь суши на своем плотике. Так или иначе, выбора у него не было: при высокой воде Грюн-а-Крок заливало полностью.
Наша каюта на полуюте была размером десять футов на шесть, со стальными стенами, койкой, обломками мебели и окном без стекла. В ней было сыро и холодно. Но мы выбрали ее в качестве убежища потому, что она находилась в самой верхней части кормы, а именно кормовая часть судна сохраняла плавучесть.
Длительное время мы как бы прислушивались к движениям судна, содрогавшегося под ударами волн. Но теперь стал слышен шорох киля по каменистому дну. Внезапно брызги перестали достигать окна, дверь с треском распахнулась. «Мэри Диар» приподнялась над своим каменным ложем и развернулась по ветру.
Я выглянул наружу и увидел, что теперь Грюн-а-Крок находился от нас уже не с левого борта, а с правого. Качка стала более плавной, а высоко поднятая корма превратилась как бы в парус, который развернул судно носом К волне. Судну вернулась плавучесть, оно двигалось, так как Грюн-а-Крок медленно исчезал из виду.
— Мы плывем! — заорал я во все горло. — Плывем! И если только нам удастся дойти до Лe-Соваж, все будет в порядке!
Петч взглянул на меня, но на мою радость никак не прореагировал.