Искатель. 1963. Выпуск №1

Лем Станислав

Лазарев рассказал коммодору, что «Крейсер» и еще один корабль, «Ладога», находятся в кругосветном плавании. В Индийском океане фрегат пятеро суток трепал жестокий шторм, но все поломки будут исправлены силами экипажа.

«Лазарев опять в кругосветку пошел, и я не удивлюсь, если этот лихой моряк откроет и седьмой материк!» — подумал Сарель и охотно разрешил свезти на берег русских матросов. Он даже посоветовал подняться на шлюпках вверх по реке Дервент, в глубь острова, где растут мощные эвкалиптовые леса.

Не знал коммодор, что, давая это разрешение, обрекал себя на великие тревоги и волнения. Он не мог знать, что на борту «Крейсера» назревал матросский бунт. Команда искала удобный момент, чтобы свести, наконец, счеты со своим смертельным врагом, старшим офицером

фрегата капитан-лейтенантом Кадьяном.

Кадьян славился на весь Балтийский флот зверской жестокостью в обращении с матросами. Он был виртуозом и в сквернословии, но здесь имел особенность — питал пристрастие к мифологическим именам. А матросы, услышав непонятные, выражения вроде «Аполлон лопоухий» или «Меркурий тупорылый», чувствовали в этом особенное презрение к ним старшего офицера. Кадьян, воплотивший в себе самые жестокие черты царского офицера-самодура, превратил и без того суровую корабельную дисциплину в бессмысленное и бесчеловечное издевательство над матросами. Он придирался к любой мелочи, и на баке почти ежедневно свистели линьки. На другой день после разговора Лазарева с Сарелем два больших баркаса с фрегата вошли в устье Дервента и вскоре скрылись из виду. На берег съехало более двух третей экипажа. А еще через пару дней к фрегату, нещадно полосуя палкой темные голые спины гребцов-тасманийцев, примчался взбешенный губернатор. Не дожидаясь, когда ему спустят парадный трап, он взлетел по штормтрапу и, едва перевалившись через фальшборт, начал орать, что от русских вечно жди беды! Дождался беды и он, губернатор Тасмании! По вине русских на Хобарт надвигается страшная опасность! Высаженные на берег русские матросы взбунтовались и двигаются к городу, чтобы захватить фрегат и повесить на ноке одного из офицеров, какого-то Кадьяна. К русским присоединились английские каторжники и дезертиры, сосланные на остров. Коммодор кричал, что у него только полурота и мятежники без труда могут захватить город, порт и всю колонию. Лазарев с немалыми усилиями успокоил губернатора и выпроводил его с фрегата. Но сам капитан 2-го ранга был взволнован. С третью команды он не сможет выйти в море, чтобы спасти корабль от бунтовщиков. Да и на оставшихся можно ли положиться? Теперь многое стало ясно! Теперь командир понял, в каком отчаянном, мучительном напряжении жили матросы во время плавания. Он ушел в свою каюту и приказал вестовому позвать к себе только одного офицера, которого любил и глубоко уважал, лейтенанта Завалишина, будущего декабриста.

Лазарев в невеселом раздумье катал по столу ладонью карандаш. Поднял глаза на вошедшего Завалишина и приветливо улыбнулся.

— Без чинов, Дмитрий Иринархович. Прошу садиться, — пригласил Лазарев. — Вы знаете английский и поняли, что кричал коммодор. Как будем усмирять мятеж?

— Оружием? — настороженно спросил Завалишин. Лазарев вспыхнул и мучительно сморщился.

— Как у вас, голубчик, язык повернулся?

— Михаил Петрович, мы все знаем, что вы справедливый, добрый человек и безупречный командир! — взволнованно заговорил лейтенант. — Но откройте пошире глаза. У матроса двадцатипятилетний срок службы. Великий труженик и мученик! А у нас ежедневные порки, избиения, вечный страх и трепет. И кого терзают? Наши матросы ставят паруса в две минуты! На царской яхте только такое увидишь!

— Вам сколько лет, Дмитрий Иринархович? — ласково посмотрел на лейтенанта Лазарев. — Ручаюсь, и двадцати нет.

— Девятнадцать, — смутился Завалишин.

— Вот то-то. Свежестью от вас веет.

— Извольте взглянуть, Михаил Петрович. Так у нас чуть не каждый день! — распахнул Завалишин дверь капитанской каюты.

Капитан приподнялся вглядываясь. На баке стояла широкая скамья, а по обе стороны ее вытянулись два унтер-офицера с линьками в руках. Лица их были угрюмо-напряженными.

— Линьки с узлами! Против морского устава! — сказал возмущенно Завалишин.

Около скамьи стоял и капитан-лейтенант Кадьян, огромный, плечистый верзила с таким низким и узким лбом, что при взгляде на него становилось не по себе. Возле Кадьяна, понурив голову, ожидал порки матрос. Кадьян с размаху

ткнул матроса кулаком в зубы, рявкнул свирепо:

— Ложись, Гермес мокрогубый! Влепить ему пятьдесят!

— Вестовой, — крикнул Лазарев, — передай старшему офицеру: линьки отставить! И пригласи его в мою каюту!

Вошел Кадьян, вытянулся, ожидая приказаний.

— Господин капитан-лейтенант, — с холодной и брезгливой любезностью обратился к нему командир фрегата, — покорнейше прошу вас удалиться в свою каюту и не выходить без моего разрешения!

— Есть! — вытянулся ошеломленный Кадьян.

А когда он вышел, Лазарев измученно опустился на диванчик.

— А что же с бунтующими матросами будем делать, Дмитрий Иринархович?

— Господин капитан второго ранга, — вытянулся по-строевому лейтенант, — прошу разрешить мне отправиться к взбунтовавшимся матросам. Я попробую уговорить их вернуться на фрегат. Но обещайте, что никакого наказания на них наложено не будет.

— Поезжайте, поезжайте скорее, дорогой Дмитрий Иринархович! Я знаю, что матросы любят вас за вашу доброту и постоянное заступничество. Ну конечно же, никаких наказаний не будет! Гребцов ваших вооружить? Береженого бог бережет!

— Я даже кортик с собой не возьму. Не запугивать еду, — ответил Завалишин.

Остаток этого дня и весь следующий день Лазарев не заглянул в свою каюту. Мрачный, понурившийся, мерял он шагами шканцы. Даже ночь он провел на шканцах, в кресле. Под вечер следующего дня сигнальщик вдруг крикнул:

— На левый крамбол два баркаса! Наши!..

Лазарев перекрестился мелко, часто, обрадованно.

Матросы поднялись на фрегат, угрюмо и опасливо оглядываясь. Но не видя вооруженного караула, а главное, не видя Кадьяна, они успокоились. И едва боцманские дудки просвистали аврал и раздалась команда: «По местам стоять! С якоря сниматься!» — матросы взлетели на реи как бешеные.

А когда берега Тасмании скрылись за горизонтом, к лейтенанту Завалишину подошел молоденький офицер, которого на фрегате все любовно звали просто Павлушей, лейтенант Нахимов, будущий герой Севастопольской обороны.

— Вы знаете, Дмитрий Иринархович, — счастливо улыбаясь, сказал лейтенант Нахимов, — что Михаил Петрович не разрешил записывать в вахтенный журнал о случившемся?

«КРЕЙСЕР» БУНТУЕТ СНОВА

Это случилось на Аляске, на рейде Новоархангельска. В ноябре 1823. года «Крейсер» пришел сюда из Тасмании и в ноябре же должен был отправиться в дальнейшее трехгодичное кругосветное плавание. Команда безропотно выполняла трудные работы по очистке днища фрегата от морских ракушек и водорослей и перетяжке такелажа. Назначен был уже день и час снятия с якоря. На палубе заканчивали найтовку перед походом, плотники забивали последние клинья под люковые брезенты, когда в каюту Лазарева вбежал вахтенный офицер и нервно доложил:

— На борту бунт!.. Матросы за ножи взялись!..

Причиной бунта снова был Кадьян. Он за какую-то оплошность искровенил матроса, а под конец замахнулся на него железным гаком. Испуганный матрос кинулся к вантам, потом по выбленкам взлетел на марс, верхнюю площадку на мачте.

Обезумевший от ярости Кадьян бросился вслед за матросом. Матрос, увидев разъяренную физиономию старшего офицера рядом с площадкой марса, от ужаса взобрался еще выше, на топ, которым оканчивалась мачта. А Кадьян вдруг ослаб, струсил. На рейде развело зыбь, фрегат дергался на якоре и раскачивался, мачта делала широкие размахи. Кадьян лег на марсовую площадку, изо всех сил вцепился в нее обеими руками и заревел от страха белугой. Вахтенный офицер послал ему на выручку четырех унтер-офицеров, те с трудом оторвали руки Кадьяна от бревен, но спуститься с мачты сам он уже не мог. Его ноги дрожали от страха. Кадьяна спустили на талях, как корову при погрузке. Осрамился на весь фрегат, на весь рейд! Команда встретила старшего офицера непочтительным хохотом. Кадьян схватил гак и бросился на матросов, по его остановил яростный рев сотен глоток. Блеснули матросские ножи. Кадьян, обливаясь от страха горячим липким потом, попятился и помчался в свою каюту.