Искатель. 1965. Выпуск №5
Шрифт:
Владимир САКСОНОВ
ДАЛЬНИЙ ПОХОД [5]
ГЛАВА
— Товарищ капитан-лейтенант, юнга Савенков на занятия прибыл.
— I'm sorry, — сказал командир. — Just a moment. [6]
Он сидел за столом, без кителя, в майке, и ковырял отверткой в каком-то небольшом гражданском приемничке.
5
Продолжение. Начало в № 4.
6
Извините, минутку.
Первый раз я видел командира таким домашним.
Капитан-лейтенант встал, положил в тумбочку приемник и отвертку, надел китель и застегнул его на все пуговицы.
Я в это время незаметно осматривался. Нет, фотографий не было. Приходил я сюда, в офицерскую гостиницу, и раньше и знал об этом, но сейчас, когда увидел командира в такой вот обстановке, опять подумал, что она непременно должна быть — фотография его жены и детей. Стоит, например, на тумбочке… Нет, не видно. Не хочет ее ставить здесь, в отеле?? — Sit down, please, [7] — сказал командир.
7
Садитесь, пожалуйста.
— Thank you, [8] — ответил я, усаживаясь.
Командир сел напротив.
— Выучили?
— Так точно.
Я раскрыл книгу — «Остров сокровищ» на английском языке. Когда мы едем к нашему представителю или к Прайсу, я ведь не просто вожу портфель командира. Конечно, если начистоту говорить, у меня во время этих визитов других обязанностей нет. Но если бы просто возил портфель, зачем бы тогда капитан-лейтенант стал со мной заниматься английским? В увольнения редко теперь хожу. Как день увольнений, так у меня занятия. Иногда я думаю: не для этого ли и английский? Неужели боцман ему рассказал, как я сидел на подоконнике? Да нет, не может быть! Настоящий моряк должен знать английский. Ду ю спик инглиш, товарищ боцман? А командир объясняется без запинки, так что Прайсу переводчик не нужен.
8
Благодарю.
— Разрешите вопрос, товарищ командир? — решился я все-таки.
— Да.
— А что такое лонг тайм эгоу?
— Long time ago, лонг тайм эгоу. Повторите.
Я повторил.
— Давным-давно, — сказал командир. — Примерно так эта фраза переводится. Где вы ее прочитали? В книжке, кажется, нет.
— Слышал, — сказал я. — В одной песенке…
На столике у окна зазвонил телефон.
Командир встал, подошел к нему и снял трубку. Разговаривал он на английском. Я понял, что звонит Прайс, коммодор. В воскресенье-то! Теперь я тоже стоял — раз капитан-лейтенант поднялся.
Командир повесил трубку; помедлив, обернулся. Лицо у него сразу и как-то надолго светлеет, когда он улыбается, но складка у рта… эта складка — она остается.
— Как там наш боцман? Совсем затосковал?
Я растерялся.
— Да вроде незаметно…
— Конечно, — усмехнулся командир. — Если приглядеться разве… Занятия придется отставить. Завтра будем принимать корабль.
Минут через двадцать мы уже поднимались на третий этаж отеля «Альказар»: командир и Прайс, а за ними, на две ступеньки пониже, — я.
Коммодор перехватил нас по дороге из офицерского отеля и подвез в своем «джипе» — машина, конечно, служебная, а не его личная, — но не в этом дело. Прайс мне сегодня понравился. «Джип» он вел небрежно так и здорово: оперся локтем левой руки на баранку, в правой — сигарета, а сам жмет… Длинное лицо Прайса посечено морщинками, в бровях седина, на плечах погоны, но за баранкой он был парнем, который радовался, что первый сообщил нашему командиру приятную новость.
Меня этот парень по-прежнему не видел. Ну и черт с ним, все равно он мне сегодня нравился!
Командир был светел и спокоен. И чуть-чуть холодноват.
Когда «джип», качнувшись, встал как вкопанный у подъезда «Альказара», капитан-лейтенант предложил Прайсу зайти в наш кубрик. Тот сразу согласился. Я хотел было проскочить вперед — предупредить наших, но увидел глаза командира: нельзя.
В коридоре сразу услышал арию Фауста… И как только Андрею не надоест?!
Мы подошли к нашей двери.
Командир открыл ее, уступил дорогу Прайсу и шагнул за ним.
— Смирно! — услышал я голос дневального.
Патефон замолчал.
— Вольно.
Я тоже вошел в кубрик. И сразу вспомнил: «Если приглядеться». Мне легко было сейчас приглядеться не только к боцману — ко всем нашим, потому что я вошел вместе с начальством и, стоя у двери, смотрел на ребят вроде бы со стороны.
В кубрике опять пахло одеколоном и каленым утюгом, окна были раскрыты и казалось — уже начинает смеркаться. Но тут я понял, что это не смеркается, это такие лица: ведь два месяца в Америке!.. Они стояли в номере, который называли кубриком, — катерники с чисто выбритыми лицами, и смотрели на командира, ждали, что он скажет.
Он сказал:
— Ну вот, товарищи. Завтра принимаем корабль.
Я видел, как Пустошный передохнул, поискал глазами: какой бы учинить аврал? Моргнул, нашелся:
— Отставить увольнения. Собираться надо…
— Домой, — сказал Федор.
— Сначала здесь освоим…
— Все равно домой.
Заговорили все разом.
Я шагнул от двери — хотел быть с ними. И заметил, что в глазах у Прайса что-то включилось. Он смотрел на Андрея, недоверчиво приподняв седые брови.
В кубрике гомонили. Боцман о чем-то совещался с командиром. И все удивились, когда вдруг услышали голос Прайса:
— Собиноф?
Теперь у Андрея брови полезли наверх. Он ответил не сразу.
— Да, Леонид Витальевич Собинов.
Мы смотрели на американского коммодора. Знает!..
Прайс неопределенно повел рукой.
— Разрешите, товарищ командир? — спросил Андрей.
— Да, пожалуйста.
Прайс понял. Он шагнул к столу, выдвинул стул, сел, закинув ногу за ногу. Потом снял фуражку, положил ее рядом с патефоном. Пока Андрей заводил патефон и ставил пластинку, коммодор что-то быстро говорил капитан-лейтенанту.