Искатель. 1968. Выпуск №2
Шрифт:
— Ну что ж? — сказал он, придя к какому-то выводу. — Вам известно, что у нас в Туркмении своей сосны нет. И не было. Никогда! (Нам это вовсе не было известно, но оспаривать такое утверждение было бы по меньшей мере бестактным.) А между тем она нам нужна до зарезу… Ну как это зачем, помилуйте! Вот тянут через всю республику канал. Канал у нас не река на севере, не просто струя воды. Канал — струя жизни. Возле него поля, селения. На нем «города, точно гроздь виноградин». Разве они не захотят красоты? Парков, скверов, вечнозеленых деревьев. А у нас, не считая тую, что в запасе? Одна арча… Ну, друзья мои: сегодня арча, завтра арча, тут арча, там арча… И вид у нее такой… кипарисный. Над вечным покоем сажать! А тут разве покой? Тут жизнь будет прибоем бить: одно рушится, другое — растет. Нам другое нужно: могучие стволы, раскидистые кроны, мускулистые руки-сучья… Словом, о чем шум? Задание: дать Туркмении сосну. Вот ваша научная проблема, товарищ киноспец. Записывайте аккуратно; а то потом «елочки» скажете…
Представитель
— Ну вот, — проговорил он. — Казалось бы, просто. Нет в Туркмении сосен — привезти! В Подмосковье или у них вон на Карельском от них продыху нет; сердечникам эти районы, говорят, даже противопоказаны… Явился, набрал вагон шишек — и сюда. Выращивай! ан как бы не так: кондовые они или мяндовые — уговорите их расти у нас! Не желает она тут расти, и могу объяснить почему. Во- первых — северянке, ей не привычен наш климат, как каждому из вас. Но нашего зимнего минимума она не испугается: тридцать градусов не видала она?! Жара летом? Притерпелась бы как-нибудь… Главная беда не климат — известка. Знаете, какая здесь почва? Хотите, я вам сейчас на этой луговинке из центнера земли тринадцать килограммов чистой извести добуду? Да двойное количество углекислой еще останется… Хотите? А теперь фузариоз. Вы знаете, что такое фузариум?
— Да, знаю, — сказала канадка тоном бабелевского героя. — В Греции все знают! Это то же, что розариум, только наоборот. Остальное выкладывайте вы!
— Фузариум — грибок! — сказал директор. — Он переедает шишки сосен. О нем нельзя забывать ни на минуту. А хрущ? Да его тут мириады! Но главное — известь. На таких почвах экспериментировать с вашей северной сосной — дело гиблое….
— Надо экспериментировать! — неожиданно не согласился киночеловек. — Должен же быть творческий риск
Он быстро и убористо записывал в своей книжке; даже не поднял головы, но высказывание его прозвучало весьма назидательно, и директор глянул на него с удивлением.
— Эксперимент — милое дело… — примирительно согласился он: — Прислали мне тут одного спеца на лимоны.
Говорит: «Главное — эксперимент!* — «Чудесно, — говорю, — коллега. Как же именно вы над лимоном собираетесь экспериментировать?» — «А очень, — отвечает, — просто. Посажу его в грунт и начну над ним проделывать разные фигации». Слыхали? Уже и термин заранее подобрал. Ну, это вы меня в сторону оттеснили. Так вот, прелестно… Значит, сильвестрис — сосна обыкновенная — отказывается. Интересуемся другими видами. Возьмем пицундскую ветеранку, ровесницу мамонтов и динотериев. Ее сюда? Опять не получается. Вы там бывали, около Гагры? Так она и растет, у самого синего моря… А от нас что до моря, что до неба — одинаково. Мечтой о воде ее не напоишь. Теперь крымчанка, пинус ларицио. Далее — алеппская горная сосна… Ничего не выходит. Средняя Азия не шутка. Не хотят. Не могут. А нужно. Так как же быть?
Директор сада призадумался и умолк. С благожелательностью, может быть, только самую чуточку иронической, он взирал, как вечное перо человечка в кожанке быстро бегает по листикам меловой бумаги, как ловко управляются с тем и другим маленькие чистые руки, этого шустрого товарища… Он потянулся было и снял у того с рукава еще какую-то насекомую мелочь, но тотчас же вынул платок и стал вытирать пальцы: от них на светло-коричневой замше остались землистые следы.
— Не огорчайтесь, товарищ из кино! — стараясь загладить содеянное, проговорил директор, сунув платок в карман и дочищая свои руки прямо о брючную чертову кожу. — Рябь здорового смеха приближается…
Кинодраматург воспитанно кивнул головой, полуприкрыл книжку и ее краешками, в свою очередь, осторожненько досмахнул ашхабадскую почву с заграничной поверхности своей куртки.
— Я весь внимание, майнэ геррен! — ответил он. — То, что я хочу рассказать, — мгновенно забывая о нем, продолжал директор, — бог его ведает, смешно ли оно? Кому как… Мы-то тут «так хохотали, так хохотали» — у меня здесь девиц целый курятник. А оно скорее любопытно. И поучительно. Очень мне хотелось бы, чтобы люди поразмыслили, всегда ли стоит с природой в жмурки играть, и не случится ли, что она возьмет да и перехитрит нас? Есть такое место: Эльдар. Это на границе Грузии и Азербайджана: горное урочище такое. Не знаю, чем славно оно в истории этих стран. Для нас оно знаменито своей сосной. Нагорье. Климат сух: Ширакская горная степь. Летом жарища, зимой более чем прохладно. Почва… Да вроде, знаете, нашей… И вот в этом самом Эльдаре, буквально уж «на горной вершине стоит одиноко сосна»… Не в том смысле, конечно, что одно дерево, а вот как теперь на вывесках стали писать: «Птица», «Яйцо». В собирательном значении: этакая роща, около двух тысяч деревьев. Что в этой роще особенного? Да все. То, что другой такой нет во всем мире. Эльдарская сосна только возле Эльдара и растет. Растет уже не первый миллион лет… Нет, вы представьте это себе ясно — Эльдар некогда лежал на морском берегу, как теперь Пицунда. Тогда сосна эта и поселилась тут, как в тысяче других мест. А потом протекли эшелоны лет… Да какое там протекли! Морское побережье стало горной страной, взгромоздилось на восемьсот метров над нынешним морем… Воображаете, каково это было, когда Кавказ вспучивался? А эта земная плесень, этот зеленый налет на теле планеты выстоял, удержался, поднялся, как на лифте, на такую высоту! Эльдарская сосна живет! Растет… Каких-нибудь двадцать гектаров отвоевали для себя эти могикане, но остались стоять. Прекрасные деревья, в десятки метров высоты, крепкие, красивые, и какие же закаленные великаны, если им нипочем оказались целые геологические эпохи!..
— Он помолчал, смотря прямо перед собой. Что-то он видел там такое, невидное нам, потому что улыбался удовлетворенно; не то чтобы свысока, но и с большим достоинством, видимо одобряя природу как равный. — Хотелось бы, — с легким вздохом заговорил он затем опять, — рассказывать покороче, да какой из меня… новеллист?! Вот выразил мысль: нигде больше такие сосны не растут — и соврал. Прекрасно растут, по от этого — такая каша заваривается… Ужас! Около Баку, в Азизбековском районе, есть деревенька Шувеляны. И там, на нефтяной земле Апшерона, под каленым солнцем, в условиях прямо противоположных эльдарским, растут три эльдарские сосны… Как три? Почему три? Курам на смех — три! Они совсем еще молоды: по полувеку, чуть более. Откуда они тут взялись? Ветром с Эльдара занесло? Вот подите ж, недаром говорят: «Заблудился в трех соснах». Заблудишься! Три дерева. Все плечо к плечу, одного роста. У всех трех поперечник на высоте груди — как лесоводы-то меряют! — сантиметров сорок пять, чуть больше: ровесники. Объяснить эту загадку надо чем-нибудь, а? Ботаники — народ дотошный, товарищ бывший великий немой! Нюхали, бегали, дознались. Восемьдесят лет назад, в 1886 году, все эти три могучие дерева принес в Шувеляны в своей торбе паломника богомольный тамошний обитатель, убеленный сединами старец, да будет к нему милостив его аллах, Сеид-Гуссейн Вагабов. Вообразите, принес из дальних мест, пешком за сотни километров… Шел по горам и долам, увидел возле святого места рощицу необыкновенных сосен, вспомнил, что дома таких пушистых красавиц нет, и понес с собой на Апшерон зеленое благословение чужой страны… Э, говорите что хотите — умиляет и восхищает меня эта благоговейная любовь населения спаленных зноем стран Востока к дереву. Как подумаю: восьмидесятые годы прошлого века; ни железных дорог в этих местах, ни шоссе с автобусами, грязные караван-сараи на перекрестках; внутри еще опаснее, чем снаружи. И идет по-над Каспием старый гаджи с шафранной бородой и несет в мешке за плечами трех сосновых детенышей. Откуда несет? С Эльдара? Вот теперь-то и начинается смешная история: из Шахсувара, в Персии, несет, возле Решта! Ах, из Решта?! Так, значит, сосны эти не эльдарские? В том-то и дело, дорогие друзья, что — эль-дарские. Вот какой получается детектив!
— Товарищ директор! — сладким голоском проговорил человек в кожанке, он же киносценарист. — Не теряйте времени: плюньте на ботанику, займитесь литературой! В вас же талант пропадает! Хотя ваша наука, конечно, тоже, может быть…
Директор посмотрел на него, погрозил пальцем…
— А что? Думаете — пустяки? Брат на брата восстал у нас в ботанике. Если шувелянские сосны — эльдарские, то как они туда могли попасть; азербайджанцы в Грузию к святым местам не ходили. Если они шахсуварские, так тогда надо еще доказать, что родина их не Алеппо: и то, и другое в Малой Азии. Да, но какие же они алеппские: у алеппчанок хвоя мягкая, пупок на шишках выпуклый. Вы, может быть, и спутали бы: дендролог — нет. А ведь все это, ох, как важно! Если эльдарская сосна растет в Иране, может быть, всю географию растения этих мест надо пересматривать! А чего доброго, и геология может затрещать… Вот вам и «сбежистые — муклые», дорогие друзья-лесоводы! Курить будем, товарищи? Теперь я во вкус вошел — до конца далеко!
Закурили — директор и я; сценарист не только не закурил, но даже начал брезгливо отмахивать записной книжкой от себя наш дым: фу, какая мерзость!
— Ну, так или иначе, — продолжил рассказчик, — распутали и эту загадку. Установили: у Гуссейна Вагабова, видно, был предтеча — там, в веках; может быть, еще при Ильясе Низами. Он ездил из своей Персии в Азербайджан, в Грузию и позаботился увезти к себе на родину сосну из Эльдара — может быть, семена, а возможно, и саженцы… Так «или иначе», эльдарка перебралась в Иран и укоренилась там. Оттуда перекочевала под Баку и здесь превосходно устроилась. В трех совершенно различных местах! Какова жизненная стойкость, какова упругость и пластичность этой породы, ее приспособляемость к любым условиям! Чего-нибудь да стоят прожитые миллионы лет… А еще находятся невежды: «Осколок разбитого вдребезги!», «Вымирающий вид!», «Бронтозавр флоры!» Черта с два «бронтозавр»! Вон они — перед вами тут, среди Каракумов… Растут, голубушки, да еще как растут! Полтора десятка лет отхлопали. Смотреть — душа радуется…
Директор легко, как на пружинах, вскочил со скамьи. На его лице не осталось и тени малярийной флегмы. На скамье ему было за пятьдесят, теперь под сорок. Он энергично «помыл руки» одну о другую. Видно было — они у него чешутся: хотят копаться в известковой, старой и вместе с тем заново рождающейся к новой жизни земле этой страны. Нащупывать в ней нежные мочки корней. Выращивать на пей золотые грузики впервые акклиматизированных тут лимонов. Помогать расти эльдарскнм соснам, индусскому лотосу, нильскому папирусу — всем, всем, всем переселенцам…