Искатель. 1971. Выпуск №3
Шрифт:
Я сразу увидел, что мне не обойтись без помощи, и подал сигнал, чтобы меня подняли наверх. Я рассказал все, что мне пришлось увидеть, и все на судне, даже японец, чуть с ума не сошли от радости. Мы снарядили еще два водолазных костюма, — я объяснил, как ими пользоваться, — взяли лампы, и Панго и Питерс вместе со мной спустились на дно.
Теперь я должен предупредить, что это рассказ не о том, как было найдено сокровище на дне моря. Все эти выдуманные рассказы кончаются благополучно, каждое действующее лицо становится богатым, счастливым. Мой рассказ будет о людях, которые отыскали сокровище, и о том, что с ними после этого случилось. Поэтому я должен сказать, что, когда мы спустились в трюм затонувшего судна, мы не нашли здесь ни скелетов, ни духов, как это обычно бывает в морских рассказах. Вся команда, надо полагать, была на палубе в момент гибели судна, и, когда судно погружалось, ее смыло водой. Мы отыскали на судне семь больших сундуков, наполненных монетами и драгоценными камнями. Все это, конечно, было
Мы были пиратами перед законом, но не знали, что все таможенные суда на побережье охотились за нами после того, как мы похитили шхуну. Однако, будучи владельцами семи миллионов долларов в виде золотых слитков, в которые мы собирались превратить всю монету, и драгоценных камней, которые можно было продать в каком-нибудь банке, мы не боялись обвинения в пиратских действиях. Вся беда заключалась в том, что все ценности надо было реализовать, и, занимаясь обсуждением, как все это лучше сделать, мы взяли курс на восток, в открытую Атлантику. Питерс, молодой энтузиаст, который был когда-то ювелиром, уверял нас, что расплавить золото и серебро можно только при очень высокой температуре; надо было устроить хотя бы маленькую «доменную печь», но как мы могли это сделать, если у нас ни у кого не было ни гроша в кармане? Я внес предложение, поддержанное Глизоном, Питерсом и стариком Сулливаном: сосчитать наше богатство, отобрать все годные для продажи драгоценные камни, войти в какой-нибудь большой порт — Нью-Йорк, Ливерпуль или Рио-де-Жанейро, — продать эти камни и вырученные деньги употребить на то, чтобы сбыть с рук остальное. Но нам пришлось иметь дело с такими людьми, как Панго, Христо, Педро и три немца, которые сами не знали, чего им надо. Они настаивали, чтобы немедленно все было сосчитано и поделено, тогда пусть каждый идет или едет куда хочет. Им не бросалась в глаза несуразность подобного требования: тринадцать человек должны были разделить между собой семь тяжелых сундуков, — каждый должен был взвалить на плечи семь тринадцатых груза, для поднятия которого даже с помощью блоков требовалось соединенное усилие всех тринадцати человек.
Довольно любопытно, как отдельные члены нашей команды собирались использовать свое богатство. Молодой Питерс мечтал о том, чтобы вернуться в родную деревню и жениться на девушке, которая смотрела на него свысока, так как он был беден. Панго, Педро и оба норвежца думали только о хорошей выпивке. Три немца хотели непременно открыть трактиры в Нью-Йорке. Глизон собирался учиться на юриста, а я хотел изучать медицину, чтобы стать доктором. Японец же ничем не показывал своих стремлений.
Итак, рыча друг на друга как звери в клетке, мы плыли на восток, не разрешив пока вопроса о нашем богатстве. Наконец мы склонили на свою сторону немцев, итальянца и португальца и решили взять курс на Нью-Йорк: здесь мы должны были войти в порт и продать брильянты в каком-нибудь ломбарде на Боуери-стрит, где нас не стали бы спрашивать, откуда мы их взяли. Мы пожали друг другу руки в знак примирения, хорошенько разделали японца за то, что он плохо нас кормил, — мы слишком были заняты взаимными распрями, чтобы уделить этому внимание раньше, — и взяли курс на Нью-Йорк.
Питая недоверие друг к другу, все спали в кают-компании, хотя было много отдельных кают. Никто не хотел оставаться в стороне от семи сундуков с сокровищами, и кок-японец, который мог бы спать в своей каюте рядом с камбузом, отдавал предпочтение кают-компании и тоже спал вместе с нами. Но во всем остальном теперь мы стали очень покладисты — мы ведь были миллионерами. Все несли вахты, ставили и убирали паруса без понуканий начальства, гораздо лучше относились друг к другу во время работы и старались все делать сообща.
Но вот однажды ночью, когда мы будили подвахту, которая должна была заступить, старик Сулливан был найден мертвым на своей койке. Никаких признаков насилия мы не обнаружили и не могли установить причину его смерти. Оставалось предположить, что старик умер от паралича сердца или просто от старости; мы похоронили его в морской пучине и на другой день уже забыли о нем. Но в другой раз мертвым был найден один из братьев Свенсонов. Он уже совершенно закоченел, и нигде на теле не было никаких признаков насилия. Спать он лег вполне здоровым и веселым и умер во время сна.
Второй Свенсон чуть с ума не сошел, оплакивая брата. Но его горе было кратковременным: когда мы попытались разбудить его в следующую вахту, он тоже лежал неподвижно, холодный как лед. Его похоронили, и эта смерть уже заставила всех нас задуматься. Разные мысли лезли нам в голову — вроде того, что человек не может поднимать со дна моря несправедливо добытое сокровище, имеющее отношение к мертвому прошлому, без того, чтобы самому не подпасть под влияние этого мертвого прошлого. Мы невольно вспоминали покоренных, порабощенных туземцев, которые надрывались
Я внимательно осматривал труп второго Свенсона, прежде чем его похоронили, но не нашел никаких особенных следов на нем, если не считать двух небольших красных пятен немножко ниже одного и другого уха, но тогда я не обратил на это никакого внимания. Нигде не было ни следов крови, ни отпечатков пальцев на горле.
Питерс, романтически настроенный молодой парень, вбил себе в голову, что тут действуют духи, и это сказалось на его нервах. Он совсем не мог спать после похорон и всю ночь ходил взад и вперед от кают-компании к палубе и обратно. Свободные от вахты спали вместе внизу, и в эту ночь никто не умер. Но на другую ночь Питерс, истомившись от бессонницы прошлой ночи, свалился прямо на полу кают-компании среди сундуков. Его не могли разбудить в восьмую склянку и вдруг поняли, что все его беды кончены. При дневном свете я осмотрел тело. Никаких следов, кроме двух красных пятен внизу под ушами. Похоронили его без всяких церемоний. Дело принимало серьезный оборот.
Все это время мы плыли при пассатном ветре, но скоро погода изменилась, ветер стал легкий, неустойчивый, с дождем — настоящая гольфстримская погода. Все стали раздражительными, и у Панго с Глизоном произошла драка. Это была ужасная схватка, и никто не мог их остановить. Оба были сильные парни, и, когда они, крепко сцепившись на палубе, случайно задели меня, я отлетел на шесть футов. Я тут же вскочил на ноги, но Панго уже сидел верхом на Глизоне и душил его. Схватив вымбовку от шпиля, я начал гвоздить им по голове Панго, но он не бросил Глизона и, пока подоспели другие на помощь, успел его задушить.
Мы в ужасе отступили прочь.
Со смертью Глизона команда должна была перейти ко мне или Панго, он теперь был в таком настроении, что мог потребовать себе и первое место. Он в состоянии был одолеть каждого из нас, но не мог справиться со всеми. Однако, пока мы спорили, и горячились, и остывали, подоспели другие беды, которые требовали нашего внимания. Несколько драгоценных сундуков были брошены на непрочный настил палубы; и вот пол вдруг провалился, и сундуки рухнули вниз, в трюм, оставив зияющую дыру в настиле второго дна и пробив обшивку в двух местах. Теперь приходилось без конца откачивать воду, и никто не мог придумать никакого приспособления, чтобы отодвинуть сундуки подальше от течи. Панго был прекрасный работник, и ввиду свалившейся на нас беды, потребовавшей напряжения всех наших сил, все забыли о своих спорах. Я отказался от командного поста в интересах общего дела, и место шкипера было предложено Панго, а я согласился выполнять обязанности навигатора и помощника капитана. Панго тотчас прекратил работу у насоса, говоря, что это не дело шкипера. Но в ту же ночь он покончил все счеты с жизнью. Как шкипер, он не нес вахты, спал в кают-компании, и, когда его стали будить к завтраку, он был холоден как лед. Те же маленькие пятна были у него под ушами, но только на его черной коже они казались темно-коричневыми.
Когда Глизон был задушен, я осмотрел его шею, ища отпечатки пальцев Панго.
Но почти никаких следов не оказалось — никакого указания на то, что маленькие красные пятна появляются от нажима руки душителя. Кроме того, невозможно задушить человека без того, чтобы его не разбудить. Он так или иначе наделает шуму и привлечет внимание других.
Значит, причина всех этих смертей была иной.
Теперь нас осталось всего семь человек: три немца, итальянец, португалец, японец и я. Я решил поговорить с японцем. Он был образованный человек, окончивший университет в Америке, но он заявил, что и сам теряется в догадках. Все это продолжало оставаться таинственным и страшным — эти непонятные смерти во время сна. Что касается отравления, в чем его подозревали раньше и о чем японец уже знал, то это, конечно, был абсурд. Прежде всего на судне не было никакого яда, а затем, почему этот японец, совершенно незнакомый с мореходным делом, должен отравлять людей, которые вели судно с ценностями в порт? Что он мог один делать на море? Такое рассуждение казалось вполне логичным, и так как японец был маленький, тщедушный, с кроткой физиономией, то я совершенно отбросил какие бы то ни было подозрения на его счет.