Искатель. 1974. Выпуск №3
Шрифт:
— Да-да, пропустите, пожалуйста…
Я подписал Гале Петровых пропуск на выход и сказал:
— Поезжайте к Антонине Петровне, постарайтесь успокоить ее. Вы ей объясните, что мы знаем этого рецидивиста, он находится у нас в розыске и должен из-за этого проживать нелегально — ему денег потратить негде будет. Я уверен, что мы его возьмем в ближайшее время и все это как-то утрясется… — Галя молчала, и я добавил: — Экспертиза считает, что подписи в ордере сходны с оригиналом, особенно вторая…
— Ну? — не поняла Галя.
— Ну, с учетом того, что он и паспорт предъявил,
А через минуту после ее ухода явился ко мне в кабинет Окунь. Притворил за собой дверь, снял очки, и, пока он протирал темным платком стекла, лицо его — как со сна — было беспомощно-раздетым, и под переносицей, с обеих сторон носа ярко краснели ямки, надавленные опорами очков. Потом он надел очки, и глаза его за сильными бифокальными линзами блеснули холодно и ясно. И вид у него уже был совсем не беспомощный.
— Слушаю вас, — сказал он сухо и внушительно.
— Я пригласил вас, гражданин Окунь, чтобы задать вам несколько вопросов о ваших взаимоотношениях с Дедушкиным…
— «Гражданин Окунь»! — перебил он меня, зафиксировав свое восклицание поднятым указательным пальцем. — Имея некоторый опыт в осуществлении юридической процедуры, хочу отметить, что высоким титулом гражданина у нас почему-то принято именовать лиц, вступивших в напряженные отношения с законом. Вам это не кажется странным? Послушайте, как звучит: «Гражданин Робеспьер!», «Гражданин Окунь!» Нравственная эволюция от Дантона до Дедушкина…
— Это хорошо…
— Вы находите?
— Я хотел сказать, что это хорошо, коли у вас есть время и настроение сейчас резвиться подобным образом. Это раз. А теперь два — вы меня больше не перебивайте. Когда мы будем пить чай у вас в гостях — там вы сможете вести беседу так, как вам понравится. А здесь попрошу вас отвечать на мои вопросы. Договорились?
— Пожалуйста, инспектор. Я только не понимаю, чего вы, в самом деле, так распетушились? — засмеялся Окунь. — Мне ведь Батон не сват, не брат. И у вас наверняка хватает здравомыслия, чтобы не предполагать, будто мы вместе ходим шарить по вагонам. Отношения у нас с ним действительно старые, но, если я вам смог бы помочь его поймать, то сделал бы это с большим удовольствием…
— Вот с этого начинать надо было, — сказал я сердито. — Что вам известно о местопребывании Дедушкина?
— Ничего. Я действительно не знаю, где он сейчас. Но опыт подсказывает мне справедливость слов Альбера Камю…
— Каких?
— «Женщина всегда была последней отрадой для преступника, а не для воина. Это его последняя гавань, последнее прибежище, и неудивительно, что преступников обычно хватают в постели у женщины». Ведь хорошо, черт возьми, сказано! И очень точно!
Он даже глаза прищурил, и я понял, что он сам очень любит женщин, что это у него серьезно, и в этот миг в его крепком теле был слышен плеск-гормонов, как шум океанской волны.
Савельев, выслушав мой рассказ, сразу сказал:
— Это не просто совет! Он на кого-то намекал, но на всякий случай
— Ничего себе намеки! Иди проверь в Москве все постели, в которых может валяться Батон..
— Есть один вариант, — сказал Сашка. — Но это не наверняка…
— Ну-ка?
— Давай пошлем запрос в колонию, где отбывал последний раз Батон. У них там могут быть сведения о его переписке, посылках или свиданиях…
— Можно попробовать. Составишь телеграмму?
— Хорошо. Слушай, а этого жука навозного, Окуня, надо бы внимательно подработать, — сказал Сашка, недобро ухмыляясь.
— Давай с Батоном разберемся сначала.
Зазвонил телефон, я снял трубку.
— Стас, это ты? — раздался голос Шарапова. — Тут вот какое дело — из Тбилиси пришло спецсообщение. Ребята из уголовного розыска арестовали месяц назад некоего Зураба Манагадзе, у него там целый букет уголовный. Сейчас он уже во всем сознался. Так вот вчера на его имя пришли две посылки из Москвы, чемоданы с промтоварами. Ну, предъявили ему их, — он говорит, что в Москве у него из друзей только Леха Батон, больше не от кого получать вещи. Вот такие пироги, понял?
— Чего-то разбушевался наш Фантомас. Пора его и укоротить.
— Это точно. Наверное, тебе в Тбилиси надо слетать…
Глава 32. СНОВИДЕНИЯ ВОРА ЛЕХИ ДЕДУШКИНА ПО КЛИЧКЕ «БАТОН»
Это было не похмелье и не сонный бред. Сон был прозрачный, ясный, я запомнил в нем все до мельчайших деталей…
Я вошел в Зосину квартиру и в передней услышал чей-то негромкий говор из комнаты. Отодвинул штору на двери и увидел, что Зося стоит на коленях перед тахтой. А на тахте сидит мальчик лет двух-трех. Худенький, в заштопанном сереньком свитере. На прозрачном лице — огромные черные глаза с длинными, почти синими ресницами. Где-то я уже видел этого мальчонку, но никак припомнить не могу — когда и где. И Зося перед ним — бледная, усталая, лицо в слезах.
«Зося, кто это? Чей это мальчик?»
«Это твой сын».
«Почему же я его никогда не видел?»
«Потому что он не родился тогда…»
«Почему же он здесь?»
«Потому что он — это ты!»
И огромное воспоминание, светлое и большое, билось во мне, как в непроходимой вязкой трясине, оно рвалось наружу, пыталось удержаться на поверхности памяти, и это воспоминание стало бы для меня спасением, кабы оно сомкнулось с явью до того, как я проснулся. Я рванулся к мальчику, хотел схватить его на руки, а он повернулся ко мне, и я увидел, как в зеркале, на тоненьком его лице свои глаза, и мне стало так невыносимо страшно, что я закричал.
И проснулся.
Глава 33. ПЕРЕОЦЕНКА ДОКАЗАТЕЛЬСТВ ИНСПЕКТОРА СТАНИСЛАВА ТИХОНОВА
Разделавшись с перепиской — а за время работы по делу ее всегда накапливается предостаточно, — я натянул плащ, собираясь в «Метрополь» за билетом в Тбилиси. Вспомнил, что хотел позвонить матери, и подошел к телефону, но аппарат затрещал, опередив меня. Я снял трубку и услышал глухой голос Шарапова:
— Хорошо, что застал тебя на месте.