Искатель. 1974. Выпуск №4
Шрифт:
Не имелось никакой видимой причины для такого поведения лодки. Она была ничуть не хуже, чем в день ее покупки. И я, и Хоскинс не жалели времени на ее ремонт. Каждая поломка заставляла нас делать самый тщательный осмотр от киля до клотика. Однако было чистейшей правдой, что лодка причиняет нам все больше и больше беспокойства. Даже в тех случаях, когда не было механических неисправностей, она начинала вести себя как-то медлительно, словно ей вся наша деятельность бесконечно надоела… Конечно, я знал — глупо наделять корабль человеческими качествами. Но частенько наша КЛ-1087 казалась похожей на живое существо. Ненадежной неизвестно по какой причине, не желающей делать
Одним из худших случаев считаю тот, когда у нас отказали двигатели невдалеке от устья Леймингтона. Неожиданно, да еще в скверную погоду, что-то в поведении Хоскинса подсказывало мне, что на этот раз нас ожидает или особенно щекотливый, или очень дорогой груз. Но, как обычно, я не слишком обращал внимания на груз и узнал о нем лишь в самом конце похода. Вряд ли КЛ-1087 могла выбрать худший момент для остановки: если бы не отлив, оттащивший нас в море, что дало нам некоторый простор для маневра, мы наверняка выскочили бы на берег и получили серьезные повреждения. Пришлось дрейфовать целых три часа, пока мы вновь не запустили двигатели.
— Придется снять штурвал для ремонта, — сказал Хоскинс, едва мы вошли в бухту. — Повезу его в Лондон.
— Да при чем тут штурвал? — уставился я на него округлившимися глазами. — Это проклятые движки нас подводят.
— Нет, штурвал, — повторил он с деланным нетерпением, словно хотел показать, что спорить больше не собирается.
И тут я вспомнил про пустотелые спицы штурвала, которые до этого мы еще ни разу не использовали. Меня осенило.
— Почему ты раньше ничего не сказал об этом? Что там внутри?
— Очень маленькие норковые шкурки, — ответил Хоскинс.
— Кончай трепаться! Что ты на этот раз провез? — Но я сразу сообразил: — Ты что, наркотики переправляешь?
Хоскинс кивнул. Я видел, что он оценивает мое отношение к этому, понимая, что я способен устроить скандал. Не успел я и слова произнести, как он сказал:
— Я уверяю тебя, за это очень хорошо платят.
Произошла крупная ссора. Я ее запомнил оттого, что тогда в последний раз возразил ему против наших грузов. Я чертовски разозлился, ибо только теперь понял, что Хоскинсу безразлично, насколько далеко мы пойдем в подобной игре. Когда я упомянул, что хотел бы время от времени выходить из дела, он очень жестко ответил:
— Ты не выйдешь из этой игры, раз ввязался в нее. И не забывай об этом!
— Но ведь наркотики… — возразил я с отвращением. — Это мерзко!
— Не будь дурацким моралистом! — Он с чувством выругался. — На твоей морали далеко не уедешь! Бог ты мой, теперь-то я вспомнил, как хотел приписать этот чертов 10–88, а ты отчитал меня как настоящий епископ. Я-то думал, что последние несколько месяцев тебя кое-чему научили!
— Возможно, чему-то и научили, — ответил я.
— Вот и хорошо. — Он подошел ко мне вплотную. Маленький человечек, от неуверенности которого и следа не осталось, вовсе не желающий выпускать меня из мертвой хватки. — Ты, кажется, неплохо заработал за этот год? Тебе придется туго, если мы влипнем. Не отговоришься, — он смерил меня угрожающим взглядом. — Брось дурацкие мысли, понял? Мы оба в этом деле по уши увязли. Да так оба и останемся… А теперь сними-ка штурвал, быстро!
После этого случая дела пошли еще хуже. Можно подумать, что, получив свободу действия, Хоскинс решил доказать, что он хозяин положения и мой хозяин. Вряд ли стоит рассказывать, какую работу мы выполняли в те скверные месяцы. Наркотики перестали быть чем-то особенным в наших грузах, а запрещенный алкоголь теперь казался чем-то вроде блага великого. Однажды у нас
— Теперь послушай… Милях в десяти от Хита, — он дал подробные координаты, — имеется заводь, которая вдается глубоко в болота. Во время прилива там полно воды. И там же есть боковое ответвление от флостоунской дороги, подходящее к самой кромке воды.
Я ответил, что посмотрю эти места по карте.
— Хорошо, так и сделай, — сказал он и повторил: — Но учти, должно быть все как часы.
— Что будет на сей раз? — спросил я, хотя мне уже было все безразлично.
— Нечто особенное, — несколько нервно, но торжествующе ответил Хоскинс. — Такого мы еще не делали никогда. — Затем я услышал его неприятный смешок: — После этого ты можешь выйти из дела. Что, соблазнительно звучит?
— Хорошо, я буду в том месте, — ответил я и повесил трубку. Теперь мы не шутили в разговорах. И дело в итоге оказалось не шуткой.
Ожидая среди соленых, окруженных низкими берегами болот, слушая пронзительные крики морских птиц, носящихся словно привидения, я поймал себя на том, что надеюсь на неудачу Хоскинса. Надеюсь на то, что у них что-либо пойдет не так. Что он задержится или вообще не придет. Или даже на то, что появится полиция. Но ровно в одиннадцать вечера я увидел в отдалении тусклый свет автомобильных фар. Машина свернула с шоссе и, все громче и громче урча мощным мотором, направилась прямо к месту, возле которого я стоял. Вскоре, виляя и подпрыгивая на неровностях дороги, появилась неясная тень небольшого грузовика. Он остановился, развернулся и, дав задний ход, вплотную подошел к борту судна. Все было сделано так быстро и ловко, словно маневры, были заранее отрепетированы.
С заднего борта спрыгнул неизвестный человек, а второй — я узнал в нем Хоскинса — выскочил из кабины и подошел к первому. Молча они принялись выгружать из кузова небольшие овальные ящики. Тяжело дыша от усилий, они подняли ящики на борт и поместили их внизу, в каюте. Я тоже помогал, принимая ящики и спуская вниз по трапу. В неясном свете притушенной лампочки я разглядел эти деревянные ящики, прочно обитые стальной лентой. На всех были одинаковые печати с двумя переплетенными буквами — эмблема королевской почты. Никто не говорил ни слова, пока не подняли на борт последний.
— Все восемь здесь. О'кэй? — хрипло произнес незнакомец.
— Да, их восемь, — ответил Хоскинс.
— Вот и весь разговор. — Незнакомец подошел к машине, мотор взревел. Она пошла к шоссе, подпрыгивая на ухабах.
— А теперь запускай, да поскорее, — сказал Хоскинс, стоя рядом со мной на мостике. — До рассвета нужно оказаться где-нибудь посреди прилива.
Это был не рейс, а черт знает что. Такого с нами еще не случалось. Мы направлялись к маленькой бухточке недалеко от Ле-Туке — месту, которым пользовались уже не раз. В сумерках рассчитывали подойти к французскому берегу и в полночь встретиться со своими людьми. В действительности лишь благодаря чистейшей случайности удалось передать груз по назначению.