Искатель. 1975. Выпуск №5
Шрифт:
Начальник следственного отдела покачал головой.
— Хотя бы и два Чака… Бессмысленно.
— Но почему?
Патрик Бракен посмотрел на меня с легкой брезгливостью.
— Потому что ни один свидетель не доживет до процесса, на котором судили бы человека Вольмута.
— Вольмута?
Брезгливость на лице Бракена сменилась состраданием.
— Теперь я понимаю, как вам удалось сделать то, что вы сделали, — усмехнулся он. — Вы просто ничего не знаете. Вы новичок, впервые попавший на бега. А новички, первый раз приходящие на ипподром, выигрывают чаще завсегдатаев. И знаете почему? Потому что они ни черта не знают. Незнание — тоже сила. Если бы вы знали, против кого подняли руку…
— Но я же, как вы видите, жив…
— О, люди Вольмута знают, когда нужно отступить и когда нужно выждать. Тем более что Ламонт, как вы знаете, исчез вместе со своим аппаратом. Так что их организация особенно даже и не пострадала. Я не хочу обидеть вас, мистер Рондол, но вы не можете разрушить организацию Вольмута и Майка Перуджино.
— Перуджино?
— Это хозяин Вольмута.
— Ничего себе организация…
— Это рак, Рондол, рак в стадии метастаз. Он пророс сквозь наше общество.
— Но должно же быть средство…
— Нет, Рондол… Средств нет. Мы не можем избавить наше общество от этого рака. Он — его часть. Неразрывная часть. Мы можем только изменить общество. Полная переделка. И мы должны будем либо сделать это, либо… либо жить только законом джунглей.
— А кто же изменит наше общество?
— О, не все же хотят жить по закону джунглей… И поверьте, это будет действительно полная переделка… Но не через измененных…
Что ж, наверное, он был прав. Но пока что меня ждали Фрэнки по кличке Банан и Фалькони.
— Значит, мистер Бракен, вы не можете помочь мне и добиться ареста Фрэнки и Фалькони?
— Нет. Пока нет.
— А если я…
— Это ваше личное дело, мистер Рондол. В конце концов каждый вправе выбирать себе конец. Один ждет его в кровати, другой прыгает с моста, третий собирается добиваться ареста двух джентльменов без определенных занятий.
— Вы меня не поняли. Вы убедили меня, что их не арестуют. У вас вообще большой дар убеждения, мистер Бракен. Вы не только убеждаете других, вы даже себя убедили, что ничего сделать нельзя. Это очень удобно, снимать ответственность с себя и навьючивать ее на исторические процессы…
— Мне, наверное, следовало бы выбросить вас из кабинета.
— Стоит ли? Оставьте это до полной переделки общества. Вы ведь терпеливый человек. А я не могу ждать. Не хочу ждать. Мне плевать на ваше правосудие! У меня в носу постоянно вонь от тлеющего человеческого мяса. Джунгли так джунгли. Можете вы хоть придумать способ… Подождите, Бракен… Что было бы, если бы Фрэнки и Фалькони вдруг узнали, что я собираюсь посетить гараж Чака и договориться с ним о его свидетельстве?
— Они постарались бы, чтобы вы никогда не договорились с ним. И даже не встретились.
— Хорошо. А как дать им об этом знать, чтобы не вызвать, у них подозрений?
— О, у них тут много друзей. Например, Херб Розен.
— Что? Херб Розен?
Я стоял на маленькой качающейся льдинке, и она с хрустом крошилась и трескалась под ногами. Херб Розен. Человек-гора. Бракен прав. Я идиот. Я жив до сих пор только потому, что я идиот.
— Вас это удивляет? Не он один…
— Тем лучше. Ему и расскажите о Чаке.
— И вы думаете?
— Я ничего не думаю. Я знаю. Пойдите к нему, сделайте вид, что хотите посоветоваться, и скажите, что будете разговаривать с этим Чаком. Потом зайдете ко мне и скажете, когда у вас назначено свидание.
Бракен подошел к сейфу, отпер его, достал пистолет и протянул его мне.
— В джунглях нужно оружие. Оно очень удобно. Без номера. Учтите, я вам его не давал. Желаю удачи. Новичкам везет.
— Везет еще и дуракам.
— Кто знает, где кончается мудрец и где начинается дурак…
Ого, кажется, у Айвэна Бермана уже появились последователи.
Херб Розен был счастлив видеть меня. Он весь лучился, он таял от восторга. Он потерял на моих глазах минимум фунтов пять веса, которые целиком перешли в энергию похлопывания меня по спине.
Он целиком одобрил мой план встречи с Чаком, сказал, что нечего трястись перед бандитами, что с радостью поможет мне.
Почему актеры всегда убедительнее, чем люди, не играющие никакой роли? Почему ложь всегда убедительнее правды? Искусство и ложь. Не родственны ли они?
Я сижу в яме под своим старым, верным «тойсуном». Около меня маленький аппаратик «уоки-токи». Второй — у Чака. А сам Чак в квартире Айвэна Бермана, из окон которой виден вход в подземный гараж.
Да, проржавел мой «тойсун». Особенно передние крылья. Там, где корочка грязи отвалилась, видна язва ржавчины. Придется, видно, сменить крылья. Если я, конечно, останусь жить.
Жить остаться можно. Уничтожить условное наклонение легче простого. Для этого надо только вылезти из ямы, сесть в машину, уехать отсюда и забыть о горящей сигаре, прижимаемой ко лбу Айвэна Бермана. Разве это трудно? Тем более что бороться в одиночку против Вольмута и Перуджино, как любезно объяснил мне накануне начальник следственного отдела полиции, бессмысленно.
Но я не вылезаю. Бог свидетель, что виной тому не моя храбрость и не мое благородство. Просто эти двое, Фалькони и Фрэнки Банан, заставляют меня сделать то, что я собираюсь сделать. Они не оставили мне выбора, потому что я не могу жить, когда пахнет горящей человеческой плотью.
Жужжит зуммер моего аппаратика, и я вздрагиваю, словно это по мне пропускают ток. Я нажимаю кнопку. Голос Чака испуган и возбужден.
— Идут, — шепчет он. — Они…
Подарок мистера Бракена у меня в руке. Холодный, металлический подарок без номера. Я жду. Ждет каждая из миллиардов миллиардов моих клеток.