Искатель. 1977. Выпуск №4
Шрифт:
Заполнили ящики. В каждом вышло килограммов по восемьдесят. Нормальные ящики. Уложили их в розвальни: один — в тот, где поедут Сибирцев с Жилиным, и три — к Сотникову. Чтоб вес был поровну. Розвальни на железном подрезе, добрые розвальни. И кони кормленые, овса расстарался добыть Михеев. На таких конях спокойно верст по сорок можно делать. Ну а при нужде да по тракту шестьдесят пять — семьдесят. Правда, при особой нужде, когда уж и выхода не будет, и все, по сути, едино: живы останутся кони или запалишь их.
Быстро перебросали
Лешаков был хмур. Велел сразу уезжать и ехать быстро, а на дневку остановиться в Лиховой сторожке. Она в стороне от дороги, никто там и не бывает, и до темноты можно переждать. Езды туда полтора десятка верст. Он подробно рассказал, как добираться, где укрыть коней и сани, как след замести.
— Чую, — сказал он, пожимая руки Сибирцеву и Сотникову, — беда на энтом золоте. Ох, беда… Ну да все под ним ходим. Чему быть, того, стало быть, не миновать. Прощайте, значит. Ох, беда, беда…
У развилки подхватили замерзшего до зубовного стука Жилина и свернули не к Трифоновой пади — там Михеев будет лишь следующей ночью, — а к Лиховой сторожке, чтобы уж потом окольными путями двигаться на встречу со своими.
9
Не знал Сибирцев, не имел сведений и Михеев, что поутру к Медвежьей заимке с малым количеством людей пожаловал сам «таежный хозяин». Странное предчувствие деда спасло их на этот раз.
Лешаков, прибиравшийся в сарае, услышал дробот копыт и выглянул за дверь. Во двор на рыжем пританцовывающем жеребце въезжал его благородие, именовавший себя с недавних пор «хозяином». «Добрый коняка», — мысленно определил Лешаков, стараясь сохранить спокойствие. А душа приготовилась к худшему. Вслед за «хозяином», словно влитым в седло, стройным, туго перетянутым в талии желтым ремнем, тоже верхами втягивались во двор его люди, одетые кто во что горазд.
— Эй, старик! — звонко и картаво, отчего слышалось «ста'гик», крикнул его благородие. — Вст'гечай гостей!
Лешаков вышел наружу и стоял, разглядывая лесных бандитов и поглаживая дикую свою бороду.
«Хозяин» легко спрыгнул на утоптанный снег, потрепал жеребца по холке, приказал, не оборачиваясь к остальным, накрыть его попоной, и, поигрывая витой плетью у голенища сапога, с ухмылкой пошел навстречу старику.
— Ну ста'гый колдун, что это ты ни свет, ни за'гя в са'гае возишься? А? Золотишко щупаешь? Все хит'гишь, ста'гик, да я похит'гее буду… Эй! — он обернулся к своим. — Гляньте, что у него там!.. Ну, колдун, п'гиглашай в дом! Ставь самогонку, угощай до'гогого гостя.
«Проскочили или нет? — металась мысль. — Должно, проскочили, успели… А то дак иной разговор был бы…»
Прибывший по-хозяйски оглядел избу, пристройки, мельком взглянул на следы санных полозьев, избороздивших
— Кто был? — неожиданно резко крикнул он.
— Дак кто был, — Лешаков равнодушно пожал плечами. — Ездют разные. Чай, дорога никому не заказана… Кум был…
— Что ж это, твой кум о двух санях нынче ездит? Не к'гути, колдун, а то бо'году запалю, ты меня знаешь!
— Воля ваша. Были с ним шиловские мужики, ехали шибко. Боятся, поди, вашего-то благородия. — От сердца маленько отлегло.
— Нет тут ничего! — крикнули из сарая.
— Ну-ну… Сково'годников! Погляди, куда след ведет.
Один из верховых умчался назад, к дороге.
Вошли в избу. «Хозяин» неторопливо разделся, бросил на лавку щегольской свой полушубок, мохнатую волчью шапку и сел, широко расставив ноги. Был он тонок в талии, ловко сидел на нем френч английского покроя.
— Ну, ставь самова'г, подавай закуску и все остальное. Гово'гить с тобой буду. И учти, в последний г'аз, — сказал без угрозы, спокойно, скусывая и сплевывая на пол льдинки, на мерзшие на пышных черных усах. Старик не спеша, стал раздувать самовар, поджигая тонкие лучинки, приладил трубу и начал собирать на стол. Громко топоча, вернулся Сковородников, склонился и сказал вполголоса:
— Следы только до дороги, а там пропали. Много езжено, ваше благородие.
— Ладно, — отмахнулся «хозяин» — Эй, колдун, дай моим молодцам самогонки.
Старик принес бутыль самогонки, шматок сала, передал Сковородникову, и тот ушел, хлопнув дверью.
— Садись сюда и отвечай как на духу. Было золото?
— Дак мне ж где знать? — удивился Лешаков. — Может, и было… Сам-то мне не сказывал. По болезни бормотал всякое, нешто упомнишь… Я уж тебе, ваше благородие господин Дыба, сказывал о том. Может, и было. Дак ведь увез он его, поди. Обоз-то помнишь, какой шел? По весне-то. При пулеметах.
— А если я п'гикажу сейчас обыскать всю твою усадьбу? А? И найду… Знаешь, что я потом с тобой делать буду?
— Оно, конечно, воля ваша. Только чист я. Нет у меня ни чего. Вот, — он широко осенил себя крестом, — перед самим господом богом клятву даю. Ничего нет… И знать не знаю. Да ты сам подумай, ваше благородие, к чему мне золотишко-то? Я тайгой живу, зверем али птицей какой. Отродясь иного греха на душу не брал. А так-то воля ваша…
— Конечно, моя воля, — кивнул Дыба, встал, сделал два медленных шага, резко повернулся к Лешакову и пронзительно закричал:
— А воля моя будет такова, п'гоклятый колдун! Сейчас я позову Сково'годнпкова, ты его знаешь, он спустит с тебя шку'гу! Полосками, лоскутами! И солью, солью! И голой задницей на самова'г, чтобы тебя насквозь огнем п'готянуло! А? Хочешь?!